Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]

Зубков открыл глаза. Он вспомнил, что сказал ему главный редактор через минуту после возвращения в редакцию. «В крупных городах прокатилась целая волна вооруженных столкновений с войсками Комитета национального спасения. В Питере, Екатеринбурге, Владивостоке… По предварительным данным, погибли более тридцати тысяч человек. Страна на пороге гражданской войны». Нужно ехать в редакцию.

Дорога от его квартиры до редакции газеты «Новости дня» проходила почти через весь центр города. И хотя машин на дороге было немного, езда осложнялась последствиями ночных столк-новений. В спешном порядке с улиц города убирали сгоревшие и разбитые машины, заколачивали фанерой разбитые витрины. Поваленные троллейбусные и фонарные столбы оттаскивали в сторону, а на их место ставили новые. Меняли оборванные провода. Трупы с улиц убрали еще ранним утром, и теперь дворники смывали из шлангов с асфальта кровь. Следы взрывов гранат и танковых снарядов были огорожены невысокими заборчиками. Словно в слаломе, закладывая руль то вправо, то влево, Зубков ехал по Садовому кольцу со скоростью не более тридцати километров.

До работы Костя добрался только в половине первого. Подъезжая к редакции, он понял, что что-то случилось. Переулок был перегорожен патрульной машиной, за ней виднелась лента ограждения милиции. Чуть дальше вдоль тротуара стояли две пожарные машины, пять карет «скорой помощи». Недалеко от входа в газету стояли человек двадцать.

От патрульной машины медленно отошел мордатый сержант ГАИ и поднял вверх руку с полосатым жезлом. Зубков остановил машину и опустил ветровое стекло. Сержант медленно подошел к нему.

— Проезд закрыт, — сказал сержант, приложив правую руку с болтавшимся на ней жезлом к каске.

— Что случилось? Я здесь работаю.

— Документы есть какие-нибудь? — спросил сержант, как показалось Зубкову, с некоторой осторожностью.

Именно это «показалось» чуть ли не испугало Костю. Просьба предъявить документы могла значить как банальное удостоверение личности, так и желание арестовать значившегося в розыске преступника.

— Пожалуйста, — сказал Зубков и передал гаишнику желтую карточку вместе с удостоверением репортера газеты «Новости дня».

Сержант взял документы и, переложив карточку вниз, раскрыл удостоверение. Вариантов у Зубкова не было. Если бы он отказался предъявить документы, его могли заподозрить в чем угодно. А при сложившейся в стране ситуации кончиться это могло пулей в спину. Но тем не менее Костя не собирался поднимать руки вверх, если его захотят задержать. Умереть он всегда успеет. Лучше уж при побеге, чем у стены. Пока сержант рассматривал удостоверение, Зубков осторожно включил заднюю скорость и взглянул в зеркала заднего вида. Дорога была пуста, шанс на побег, пусть один из тысячи, все же оставался.

— Возьмите, — сказал сержант, возвращая Зубкову карточку и удостоверение. — Машину поставите у этого столба. Вон капитан стоит, видите? — показал сержант в другую сторону.

— Да.

— Капитан Иванченко. Он здесь главный. Подойдете к нему — он вам все расскажет.

— Спасибо, — сказал Костя и сдал машину задом к указанному столбу.

«Скорая помощь» взвизгнула сиреной и сорвалась с места. Пропуская ее, сержант еле успел отцепить от заборчика ленту ограждения.

Зубков захлопнул дверь машины, не закрывая ее на ключ, и неторопливым уверенным шагом пошел к входу в редакцию. Капитан Иванченко стоял к нему спиной метрах в пятнадцати и о чем-то разговаривал с четырьмя мужчинами в штатском и женщиной в белом халате. Кое-кто из стоявших у входа в газету беседовал между собой, кто-то показывал собеседнику на разрушения здания и записывал что-то на бумаге.

У входной двери, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял милиционер с погонами старшины. Как только Зубков приблизился, он преградил ему путь правой рукой и сказал:

— Сюда нельзя.

— Я здесь работаю, — ответил Костя, протягивая свое удостоверение. — Иванченко разрешил, — мотнул он головой в сторону капитана. — Да я заходил уже сегодня.

Старшина не видел, чтобы Зубков подходил к капитану, но он держался уверенно и знал фамилию капитана… удостоверение в порядке… наверное, и проходил уже. В такой суматохе всех не упомнишь. Старшина вернул удостоверение и, чуть качнув головой, показал, что можно пройти.

Оказавшись в фойе редакции, Зубков остановился сразу же за дверью и, стоя на битом стекле, замер от увиденного: стол, за которым всегда сидела секретарь, милая девушка Вера, — в больших пятнах крови; телефон и монитор компьютера разбитые валялись на полу, бумаги разбросаны, подвесной потолок, на треть черный от копоти, местами разрушенный, зиял уродливыми дырами, кругом везде следы крови и части поломанной мебели, на полу чернели лужи воды. Двух мнений быть не могло, здесь был погром.

Зубков медленно шел к лестнице на второй этаж, осматриваясь по сторонам и хрустя битым стеклом. Если на втором этаже было то же самое, то… газета уничтожена. Мимо проходили пожарные, милиционеры, врачи. Они машинально выполняли свою работу, и им не было дела до того, что раньше здесь была газета, а теперь ее нет. И люди… что с людьми?! Чуев, Лобачевский, Михалыч…

— Костя… — послышалось за спиной.

Зубков резко обернулся. На диванчике возле небольшого журнального столика на спине лежал дядя Юра. Вид у него был страшный. Лицо в ссадинах и кровоподтеках, правая нога по всей длине примотана бинтом к обломку доски, рядом стояла стойка капельницы, прозрачная трубочка от которой тянулась к его левой руке. Уставшие глаза дяди Юры говорили, что ему очень больно. Больно дышать, пошевелить глазами. Больно смотреть на все, что осталось от газеты, которой он отдал четверть своей жизни. Костя кинулся к диванчику и замер в метре от него, захлебнувшись словами. Он хотел спросить, но понял, что вопрос будет звучать глупо. Он задыхался от злобы и бессилия.

— Возьми эти бумаги. Дядя Юра протянул тонкую, листов в пятьдесят, папочку.

— Что здесь? — спросил Костя дрогнувшим от волнения голосом.

— Это не важно. Сделай одолжение, сожги их. Не читай, а просто сожги.

— Хорошо. Что здесь произошло? Дядя Юра поморщился от боли и прижал правую ладонь к левому боку.

— Номер был готов к девяти вечера, оставалось только вставить твою статью. В общем-то, только тебя и ждали… В семь утра газета уже поступила в продажу. Все было как всегда. После твоего отъезда с матросами мы собрались в столовой выпить кофе. Кто-то ушел домой. Кто-то, наоборот, уже вышел на работу. В половине девятого пришли трое. Один в штатском и два лейтенанта внутренних войск. Они принесли предписание, что по указу Комитета национального спасения газета объявляется закрытой. В течение трех часов нам предписывается покинуть помещение, двери опечатать, печати предъявить специальным представителям и до особого распоряжения не срывать их.