Кристина Тарасова - Карамель

Девушка скидывает инструменты, вновь припадает на землю и собирает оставшееся.

— Не скажу, что это очень волнует меня, — мягко подступаю я. — Просто интересно…

— Зачем я убила тех людей? — резко спрашивает Б-Нель и встает.

Пепельные волосы небрежно ударяют по острым плечам — я вижу грязь на левом виске.

— Ты выглядишь уставшей, — резко меняю тему разговора.

— Бессонница, — отвечает девушка и указывает мне на шезлонги. — Можем поговорить там.

Я соглашаюсь, и мы идем. Начало знакомство было положено не с того кирпича, но, если я в действительности хотела остаться тут, следовало бы устранить неполадки.

Б-Нель ложится на шезлонг, зонтик отбрасывает тень на ее лицо: худые руки блестят от солнца; на девушке простая красная майка и обтягивающие черные джинсы, какие-то спортивные тапочки; замечаю черный камень в продолговатом футляре на цепочке, обмотанной вокруг ее шеи.

— Что это? — спрашиваю я.

Точно также выглядело фамильное кольцо семьи Голдман.

— Уголь, — с улыбкой отвечает Б-Нель, — какая дешевка, да? Когда я работала на добыче угля, смастерила себе кулон.

— Дешевка? — повторяю я.

— Ага. — Б-Нель касается камня. — А что — у вас в Новом Мире цены до того подняли, что уголь продают наравне с золотом?

Даже дороже! Она посмеивается, видит мое недовольное лицо и тут же стирает с лица улыбку:

— Ты ведь не серьезно? У вас это драгоценность? — восторгается она — эмоции ее живые и сбивающей с ног волны бьют при каждом обращении. — Мы топим уголь для тепла. АндеРоссия как раз находится над месторождениями некоторых природных ископаемых.

— АндеРоссия? — вспыхиваю я. — Так это правда?

Интерес во мне разжигается с невероятной скоростью, я вспоминаю все небылицы и страшные истории, которыми обыкновенно мы запугивали друг друга в младших классах.

— Что? — удивляется Б-Нель. — Существует ли она? Конечно да. Многие представляют себе, что под Новым Миром испорченная почва, кратеры, чудовища и все в этом духе, — смеется девушка.

— А я считала, что Острог находится не за пределами Нового Мира, а прямо под ним, — признаюсь я.

— Только представь: все, чему учат детей Нового Мира в школах — ложь! — Губы Б-Нель сжимаются и тут же разжимаются. — Они закрывают ваши глаза на истину и предоставляют цветастый фантик от конфетки. Пустой фантик.

Я смотрю на солнце — глазам непривычно больно, но мне нравится. Трогаю саму себя, как бы боясь отойти от сна и оказаться вновь в промятой мной постели на втором этаже дома по улице Голдман.

— Когда ты мал, ты думаешь, что есть одно живое место на Земле — Новый Мир, — нарочито произносит девушка и качает в такт своим словам головой, плечи то и дело вздымаются, а я наблюдаю за тем, как тень проскальзывает с груди на ключицы и обратно. — Подрастая и набираясь знаний, ты узнаешь про Острог. По достижению зрелости перед тобой открывается АндеРоссия.

— Почему вы не объединены? — спрашиваю я.

— Острог — деревня; маленький отросток АндеРоссии, — отвечает Б-Нель. — А Новый Мир — наш купол. Новому Миру можно сказать спасибо хотя бы за то, что именно его жители возвели защитную стену.

— На этом список добрых дел Нового Мира заканчивается, — ехидно подмечаю я.

— А строительство проходило по проектам ученых АндеРоссии, — улыбается Б-Нель.

— Я просто не понимаю, — восклицаю я, — зачем во всем выставлять Острог виноватым, если существует еще один город?

— Мы — изгои, — шепотом отвечает девушка. — Всем нужен герой и виноватый. Нам выпала доля вторых.

Я соглашаюсь.

Когда Карамель Голдман пришла на учебу в школу Северного района и познакомилась со своими будущими однокашниками на много лет вперед, они все вместе отправились до Золотого Кольца по мостам, тянущимся под и над главными зданиями Нового Мира. Дети рассказывали о том, что знали про место, в котором живут и воображали себе другие города. Помнится, девочка по имени Лилит — на год старше других ребят (ее потом перевели на курс выше за отличную успеваемость) сказала, что АндеРоссия, должно быть, тоже изящна и грациозна как сам Новый Мир. Она слышала это странное слово от своих родителей.

Вот и все, что требовалось молодому мозгу для работы — маленькая искра; розжиг был произведен. В АндеРоссии прокладывались дороги-перевертыши, люди ходили вверх ногами, а магазины работали только ночью — фантазии оплетали и создавали Мир, которого не было, но который действительно существовал все то время, что шли года, а будущие управленцы росли и позабыть позабыли о своих детских грезах.

Карамель была поймана своей матерью на верхнем этаже Золотого Кольца и в момент отправлена домой. На друзей возложили табу, и только с разрешения отца — к более осмысленному возрасту — появилась Ирис.

— Знаешь, меня всегда мучил один вопрос, — интересуюсь я — аккуратно, незатейливо, боясь оплошности, — если скинуть с крыши здания Нового Мира огрызок, он приземлится кому-нибудь на голову?

Первые секунды Б-Нель удивленно глядит на меня, затем посмеивается, а уж потом, не сдерживаясь, хохочет.

— Прекрати! Ты шутишь? — повторяет девушка. — Ты оказалась в месте, которым твои учителя и родители с детства тебя запугивали, и все, что тебе интересно — огрызок, спущенный вниз?

Б-Нель выпускает очередной смешок на мое согласие в виде кивка.

— Когда ты смотрела вниз, — успокоившись, начинает она, — что ты видела?

— Темнота. Пустота. Черный занавес.

— Когда люди из АндеРоссии смотрят вверх, они видят все то же самое. Это проекция. Чтобы два мира — Новый и Нижний — не могли увидеть друг друга.

В этот момент во мне просыпается непреодолимое желание посмотреть на высотки, но из-за холмов их не видно — удивительно; как будто они никогда и не существовали. Ощущаю на себе взгляд Б-Нель, пытаюсь игнорировать его и поэтому осматриваюсь: солнце, земля — все, что было мне так чуждо.

— Я знаю, о чем бы ты хотела спросить меня на самом деле, — говорит девушка. — И мой ответ: да. Он того стоил.

Боюсь поинтересоваться чем-нибудь еще, чем-то прямо или косвенно касающегося этой темы. Любовь — запрет, а разговоры о ней ставят меня в тупик. Но я рада, что Б-Нель первая начала. Она закрыла глаза на то, что я ей наговорила.

— Прости, что так резко и грубо обошлась с тобой в первую же встречу. Я, наверное, испугалась.

— Мудрым в жизни бывает не тот, кто познал и познает науки, а тот, кто испытал и испытывает чувство любви, — шепчет она, будто цитирует или вспоминает кого-то. Взгляд ее затуманен, лицо серьезно, плечи напряжены. — Скажи мне, Карамель… Скажи, Карамель, ты любила?

Хочу, чтобы Серафим вернулся быстрее; не желаю продолжать более разговор! Лицо мое багровеет, и я пытаюсь успокоиться.