Сергей Голосовский - Идущий к свету

И вдруг вы поворачиваетесь и называете меня по имени не тому, что сейчас, а по тому, что во сне. Вы встаете, поворачиваетесь и говорите мне…

Павел Ильич энергично поднялся с места, и оба произнесли одновременно, почти хором:

— Эвриала!

Эвриала! Павел, обернувшись, уперся взглядом в самое совершенное и прекрасное тело, которое только мог себе представить. Он был в полном замешательстве и не знал, как себя вести. Тимофей крепко спал в шалаше после тяжелого перехода. Юноша не нашел в себе сил даже поужинать, но не в этом дело.

Да, ему очень нравилась эта девушка, но он гнал от себя все плотские мысли, уже давно назначив себя стариком. Павел замер и так и не вышел бы из оцепенения, если бы девушка не зарыдала. Она схватила свой хитон и, причитая, стала напяливать его на себя:

— Я все понимаю, я черная и не нравлюсь тебе, ты жалеешь меня, как свою рабу. О! Почему я родилась черным уродом?!

Павел прямо-таки сгреб девушку в охапку.

— Замолчи же, глупая! Будь моя воля, я только и делал бы, что любовался твоим черным лицом и черным телом. Ты совершенна, Эвриала!

— Ты же господин! Твоя воля есть на все, я твоя раба, и ты любовался бы столько, сколько хотел. А я у тебя уже два года, и ты никогда…

— Но я же старый человек…

— Я тебя люблю, я ни одного мужчину не подпустила к себе, потому что люблю своего хозяина. А когда у хозяина нет жены, которая может воспротивиться и помешать ему, то почему ему не спать со своей рабой? Разве Христос не велел любить?

— Да, но он не вполне это имел в виду… — успел проговорить Павел. Прекрасная негритянка, не дослушав, потянула его в высокую траву.

Когда над долиной взошла полная луна, они пробудились ото сна и сели у костра. Рыба слегка подгорела, но вино было терпким и прекрасным.

— Эвриала! — внезапно нарушил тишину Павел. — Откуда у тебя такое имя?

— Хозяин моей матери, в доме которого родилась я, и мои сестры, и Тимофей, очень любил все греческое. Он прозвал меня и двух моих сестер за эти косички, которые ему напоминали змей, Горгонами, имена дал по старшинству, помните, как в сказании о Персее и Андромеде, Медуза, Эвриала и Стейно. Тимофея он тоже вначале звал Ясоном, но потом почему-то переименовал.

— У тебя прекрасное, хотя и странное имя.

— Теперь ты тоже любишь меня?! — Эвриала отпила из глиняной чаши вина и, обвив Павла сильными горячими руками, положила голову ему на колени.

Павел улыбнулся, задумчиво перебирая пальцами тоненькие косички-змейки на ее голове…

— Почему вы молчите?

— Не хотите чего-нибудь съесть? — вместо ответа проговорил Павел Ильич. Он опять подошел к балконной двери и уставился на заходящее солнце.

— Дома, я думаю, ничего нет, а магазины уже все закрыты… Больше вы ничего не хотите сказать?

— Сейчас схожу к ларькам у метро, а потом поговорим. Я пошел.

Павлу Ильичу удалось купить китайскую лапшу быстрого приготовления, несколько пачек печенья, чай в пакетиках, две бутылки молдавского «Каберне» и пачку американской мацы вместо хлеба. В киоске ее украшала трогательная этикетка: Хлебцы диетические «Маца Еврейская».

Павел Ильич нашел на кухне необходимую посуду, электрический чайник и немного сахара. К дивану, где лежала, вперив взор в потолок, Саша, он пододвинул продолговатый журнальный столик. Когда все было готово, окликнул девушку:

— Приглашаю к столу. Кушать подано. Садимся жрать, пожалуйста. — Саша повернулась на бок. На журнальном столике дымилась псевдокитайская лапша, и рубиново-красное вино было разлито в высокие стеклянные стаканы.

Саша подняла свой стакан и протянула его к Павлу Ильичу. Чокнувшись, они отпили по несколько глотков и приступили к лапше. Последний раз они ели в поезде, если одну маленькую пачку печенья на двоих можно считать едой.

— Так вы мне объясните что-нибудь?

— Если хотите, я вам расскажу все, что знаю сам. Объяснить я практически ничего не могу. Но рассказать расскажу.

— Перебью вас в последний раз. Несколько лет назад я смотрела по телевизору фильм «Средство Макропулоса». Происходящее сейчас, здесь, сильно напоминает мне этот фильм, только при чем здесь мои сны и это имя, знакомое нам обоим?!

— Ну, во-первых, никаких средств Макропулоса я не принимал, вообще лекарствами стараюсь не пользоваться. А живу я и впрямь долго, но это тоже похоже на случайность — одни живут совсем недолго, другие доживают до старости, да и стареет каждый по-своему, я просто медленнее других, собственно, таким, как сейчас, я стал, наверное, лет в пятьдесят, но это было давно. Паренек этот, художник Пьетро Нанелли, действительно писал портрет с меня. Хороший, правда?

Прекрасный был художник, надо сказать. Предметы искусства это мой, как сейчас принято говорить, бизнес. Я помогаю встать на ноги одаренным ребятам, стараюсь распознать таланты на заре творческой жизни, плачу за обучение, а потом взамен протаскиваю через века их картины, скульптуры и, взяв то, что мне надо на жизнь, вкладываю в новых способных мальчиков. Горько, конечно, что я не смог помочь Андрюше, но увы…

Павел Ильич развел руками. Саша слушала как завороженная.

— Что касается Эвриалы, то могу сказать лишь, что я очень любил эту женщину.

Она действительно была темнокожей и… прекрасной. То, что вам снилось, происходило очень давно и далеко отсюда. Как бы вам объяснить, где это место?.. Сейчас это территория Турции и находится как раз напротив греческого острова Родос. Когда заживет ваша нога, я буду счастлив пригласить вас съездить туда.

Но истолковать совпадение сна и жизни с позиций здравого смысла невозможно. Если верить, что душа человеческая по многу раз возвращается на землю, сохраняя лишь смутные воспоминания о прошлых жизнях, то когда-то вы были Эвриалой, самой дорогой для меня женщиной из живших на этой земле. Но… полной истины нам узнать не дано. Так устроен мир.

— Когда это было? — Саша буквально выдавила из себя вопрос.

— Одну тысячу девятьсот лет назад.

В кромешной тьме, под проливным дождем Павел закапывал тело своего друга Петра. Эту яму даже нельзя было назвать могилой, но рыть было нечем, и Павел заботился уже только о том, чтобы большие камни и щебень, собранные горстями, просто прикрыли истерзанное и раздавленное тело старика.

Закончив эту страшную работу, Павел зашагал в сторону дома, до которого от места казни было не более получаса ходьбы. Он знал, что ничего хорошего его там не ждет. Не прошло и месяца, как он вернулся из Иерусалима, когда их с Петром схватили, чтобы казнить. Павел не искал причин, ибо то, что они с Петром говорили и делали, было вполне достаточным поводом для параноидальной языческой власти, чтобы скормить их диким зверям или сделать из каждого из них по живому факелу. Уже перед сотнями и даже тысячами их последователей распахнулись врата земного ада. Рим начал позорную войну с иудейским народом, и это было началом агонии огромной империи. Жестокий и бессмысленный террор по отношению к проживающим в Риме иудеям и сторонникам новой Христовой веры был делом обычным, а потому закономерным оказался и исход для двух духовных наставников и, собственно, создателей учения.