Сергей Голосовский - Идущий к свету

— Ты, Саул, сын Элиава! Зачем ты гонишь детей моих?

И не было у него ответа, ибо слова о служебном долге, о подчинении начальству, о карьере даже не возникали в мыслях Саула, ибо чувствовал он, что это не те причины, что могут быть в качестве объяснения приняты здесь.

— Грешен я! — возопил он. — И нет других причин тому злу, что творил я на земле. Но пусти меня в свет душа моя скорбит и жаждет очищения.

— Нет, Саул! Свет не примет тебя, ступай назад и очистись, Саул, ибо там, в земной скверне, должна очиститься душа, дабы стать достойной света.

— Господи! Ты ли это?

Молчание было ответом Саулу.

— Может, ты и есть тот самый Иешуа, распятый на Голгофе римскими солдатами, за безумного принятый людьми?

Не было ответа Саулу, но свет начал меркнуть. Вожделенный, прекрасный свет угасал, и Саул стремительно летел вниз.

— Господи! Я стану гласом Твоим на земле, я буду творить добро на земле и учить добру именем Твоим!

И голос в последний раз ответил ему:

— От имени своего говори и твори добро! На то и дарована тебе твоя жизнь!

Но страстная душа Саула, уже обрушиваясь вниз, успела крикнуть:

— Нет! Ибо я ничтожен, и мне нужно имя Твое, чтобы поверили мне!..

Ответом на его бунт была ослепляющая боль и черный провал разверзшейся бездны. Волны тупой боли и тошноты подхватили Саула и понесли куда-то в мрачную беспросветную даль. Он не помнил, сколько он носился во тьме и вопиял, вопиял о свете, но не было ответа его мольбе…

Открыв глаза, Саул не сразу понял, что происходит. Он лежал на какой-то подстилке возле чахлого костра, разложенного у самого края пещеры с тем расчетом, чтобы дым выходил наружу. У костра сидел Симон, тот самый человек, за которым Саул и явился сюда. Симон увидел, что Саул открыл глаза, и улыбнулся тому, кто пришел, чтобы увести его на верную смерть.

— Где твои товарищи? — разлепил пересохшие губы Саул. Каждое слово отдавалось болью в затылке, и слабость ватной тяжестью придавливала тело.

— Я попросил их помочь мне поднять тебя сюда и уйти, чтобы их не забрали вместе со мной.

— Тебя уже никто никогда никуда не заберет…

— Знаю, — ответил Симон. — Ты разговаривал с Учителем, Он приходил сюда.

— Ты видел его?

— Нет! Я почувствовал, что Он здесь, и спрятался, я ведь предал Его, трижды отрекся от Него из страха за себя, мне стыдно. А ты говорил с Ним, и Он отвечал тебе, но я не слышал Его слов, их слышал только ты. Ты ведь слышал Его, правда?

— Да, наверное… Конечно, Его. — В разбитой голове Саула проносились смутные обрывки образов и видений, мелькавшие в его сознании в долгие часы беспамятства.

— Я знал, что ты не умрешь. — Симон подбросил в костер еще несколько сухих веточек, и огонь весело затрещал. — Вы ведь о чем-то договорились с Ним, Он поручил тебе что-то? Да?

— Я поведу вас за собой, — Саул приподнял голову и пристально вгляделся в костер. — К свету!

Симон удивленно посмотрел на него и хотел еще что-то спросить, но Саул властным жестом остановил его:

— Расскажи мне про Учителя. Все, что знаешь сам!..

Одевание Анатолия Владимировича, причем не только в трусы, но и в более фундаментальные одежды, как то: брюки и рубашку вызвало среди всех присутствующих взрыв праздничного восторга. Однако Павел был крайне мрачен и не склонен принимать каких бы то ни было слов благодарности. Подхватив под локоть безвольно обмякшего за весь трехчасовой разговор Анатолия Владимировича, он сухо попрощался со встреченными им на пути участниками семейной драмы и без объяснений проследовал вниз, к машине, даже не заглянув к Саше.

Павел усадил Анатолия Владимировича на переднее сиденье недавно купленного «лексуса» и указал ему на мобильный телефон, закрепленный на штативе перед «торпедой»:

— Набирайте!

— А вы уверены, что…

— Набирайте! — Павел смотрел на Анатолия Владимировича тяжелым изничтожающим взглядом. — Значит, где они расположены приблизительно? Рублево-Успенское шоссе, где? За Усово?

Светлосерый «Лексус-400» помчался по филевским улицам в сторону «рублевки». Анатолий Владимирович набрал дрожащей рукой номер и поднял трубку радиотелефона.

— Алло! Позовите, пожалуйста, господина Михаила, это Любовин Анатолий Владимирович говорит. Хорошо. Жду.

«Лексус» на бешеной скорости мчался по дублеру Рублевского шоссе. Павел включил дальний свет и не отпускал сигнал.

— Да! Господин Михаил! Я еду к вам. Как к вам лучше подъехать? Зачем? У меня еще есть предложения. Нет, я не один. Да, мой товарищ за рулем. Ему трубку? Даю.

Павел схватил трубку, уже вылетая на Рублевское шоссе. В трубке раздался низкий голос приятного тембра, принадлежащий явно пожилому человеку:

— С кем имею честь? — поинтересовался он.

— Зовут меня Павел, а остальное обсудим при встрече.

— А вы уверены, Павел, что встреча состоится?

— Уверен. Это в ваших интересах.

— Занятно. Самоуверенный вы, однако, человек.

— Я пересекаю МКАД, объясняйте, куда ехать.

Машина на бешеной скорости неслась по тихому и тенистому Рублево-Успенскому шоссе. Восьмицилиндровый трехсотсильный мотор работал почти бесшумно, и только свист ветра и шелест широких шин доносился до прогуливающихся в лесу вблизи шоссе отдыхающих.

Павел, определившись с маршрутом, положил трубку.

— Что вы собираетесь со мной сделать? — Анатолий Владимирович всхлипывал, забившись в угол.

— Так вы же к концу света готовились. Продолжайте подготовку хуже, чем вы хотели, не будет. Если желаете, можете даже снова снять штаны. Думаю, уже все равно.

Дорога пошла через населенные пункты. Они проскочили знаменитую Барвиху, потом Жуковку.

— Что из себя представляет этот Михаил? — спросил Павел, презрительно глядя на Анатолия Владимировича.

— Господин Михаил он главный масон, самый главный! Довольно старый и очень навороченный.

— Какой-какой?

— Ну, весь такой длинноволосый, бородатый, как вы, только седой весь и старше вас.

— Это уж, положим, вряд ли. И чем он занимается?

— Скупает повсюду, где только может, всякие радиоактивные материалы. Сразу платит и намного больше, чем, как говорят, всякие там обычные террористы. У него целая сеть, я говорил вам, и если кто хочет продать что-то такое, даже просто радиоактивное, то непременно выйдет на него. И он говорит, что я, дескать, всегда заплачу больше, но, если продать кому-то еще, то есть просто кому-то, даже вовсе не масонам никаким, то ждет тебя страшный конец. И взгляд у него при этом, как у вас, жуткий, извините, взгляд. Под таким взглядом в голову не придет не то что обмануть его, а даже, так сказать…

— Еще раз! — прервал его Павел. — Он сам вам сказал, что будет бомбу вашу взрывать?

— Да нет, но это ж ежу понятно, на кой она ему еще?! Брательник-то мой, что я вам говорил, полковник, который боеголовку эту и открутил, так мне и сказал: «Видать, он хочет их побольше насобирать, ну и рвануть потом, а мы с тобой хоть пока поживем для себя, а помирать-то все равно когда-нибудь придется».