Юрий Силоч - Союз нерушимый...

Какое счастье, что Палыч в щедрости своей неизмеримой достал мне именно хорошие армейские сапоги, а не какие-нибудь дурацкие штиблеты: нёсся в них по голень в неких вязких полужидких массах было бы просто невозможно.

Вот и первая развилка.

Я быстро выглянул, осматривая туннели в обоих направлениях, но не увидел ничего, похожего на засаду. После этого я зашёл за угол и прислушался к звукам. Ничего. Тишина. Причём не подозрительная зловещая тишина, выдающая чьё-то присутствие, а обычная, пустая, безжизненная. Мотивация сотрудников была понятна: одно дело загнать террориста при численном превосходстве и окружить, а совсем другое — лезть в узкое вонючее пространство к человеку с пистолетом и неизвестным количеством гранат. Лично я не рискнул бы.

Можно было перевести дыхание. В этот раз я, вроде, спасся. Зуд в ладонях постепенно переходил в костяшки пальцев, а значит, пришло время отыскать Голос и как следует надавать ему по морде.

После долгой дороги по канализации, старым туннелям, шахтам и полузатопленным коллекторам, где приходилось брести по грудь в ледяной сточной воде, мне хотелось задушить голыми руками того, кто стоял за Голосом. Добравшись до дома уже далеко за полночь, я больше всего на свете желал отмыться хоть как-нибудь и согреться под одеялом. Холодный ветер и сырость забрали всё тепло, я словно одеревенел и не чувствовал ни рук ни ног. К сожалению, попытки вести себя как можно тише оказались бесплодными: сперва я долго не мог попасть ключом в замок, потом повалил какие-то лыжи в коридоре — чуть не упал, когда закружилась голова. Спустя пару минут на шум вышел всё тот же сосед. С мутными глазами, шатающийся, полуголый, он возник в дверях тесной ванной комнаты в самый разгар водных процедур.

— Э-э-э! — сказал он на пьяном языке и ткнул пальцем в загаженную одежду, которую я повесил на едва тёплой батарее. Я не обратил внимания: старался отмыться в раковине сам — под холодной водой, с помощью малюсенького кусочка хозяйственного мыла, злой и ненавидевший всех на свете людей без исключения.

— Э-э-э! — повторил пьяный настойчивее.

— Чего надо?! — огрызнулся я. — Пшёл отсюда, занято.

Вялое движение рукой, очевидно, означало замах, но сосед, у которого, похоже, в глазах уже не двоилось, а троилось, ударил фантом. С изумлением я наблюдал, как его кулак медленно пролетает в стороне от моего уха и попадает в трубу батареи.

Гулкий удар.

Пьяница взвыл и завалился на пол, а я, пожав плечами, продолжил мытьё. Через пять минут вышла его жена — худенькая, серенькая, всклокоченная, в старой ночной рубашке. Под её глазами виднелись выдающиеся круги, а на руках — россыпь синяков.

— Илья! — воскликнула она, увидев своего ненаглядного. — Вы что наделали, товарищ?! — соседка негодующе уставилась на меня.

— Я? — изображать удивление не пришлось, всё получилось очень искренне.

— А кто? — худые синие руки упёрлись в бока. — Как не стыдно бить пьяных? Хулиган! — женщина нахмурилась и топнула ножкой.

— Он сам упал, — я повысил голос от возмущения. Зубы предательски застучали. — И вообще, странно, что он досюда дошёл, а не возле порога лёг.

— Хулиган! — повторила соседка и, гордо выпрямив спину, удалилась, а я, мысленно покрутив пальцем у виска, продолжил отмываться. Ледяная вода бодрила, а мыло, попадая на кожу, легонько пощипывало.

— Простите, товарищ… — за моей спиной снова стояла жена пьянчуги, но в этот раз с чрезвычайно виноватым видом. — А вы не поможете его обратно затащить?

Я взглянул на неё, потом на мужа, лежавшего на пожелтевшем кафеле в луже мыльной воды, и кивнул.

— Сейчас.

Завершив омовение, я поднял алкоголика и под назойливое «Осторожнее… аккуратнее…» занёс нерадивого мужа в тесную душную комнату. От него воняло застарелым перегаром, нечищеными зубами, потом и мочой. Отвратительно.

— На кровать, пожалуйста, — хозяйка указала на узкую койку.

Я повиновался и уложил сопящее тело со всей возможной осторожностью.

— Спасибо, спасибо большое, — когда я закончил, женщина принялась меня благодарить каким-то ужасно извиняющимся тоном. — Так-то он у меня хороший, очень хороший, только выпивает немного после фронта…

В комнате негромко тикали часы, настольная лампа давала света как раз, чтобы разглядеть обстановку, но не поражаться её убогости. Мебель из опилок, ободранные обои на волнообразных стенах, шкаф с салфеточками, стаканами и обязательным сервизом, красный ковёр на стене. Там же висит ржавый велосипед, под ним — куча какого-то хлама — брезентовые сумки, старая обувь.

Над маленьким телевизором портрет семейной пары: почему-то не цветной, а чёрно-белый. Мужчина — черноволосый, широкоплечий, статный. Подбородок квадратный, глаза умные и немного наглые, вся грудь в орденах, на плечах капитанские погоны. И девушка — юная, свежая, утончённо-красивая и очень-очень яркая. Я перевёл взгляд на женщину, которая набрасывала ватное одеяло с дырявым пододеяльником на спящего пьяного мужа. Да, это была она. И в кровати лежал он. Словно пародии на самих себя.

Хозяйка комнаты увидела, что я заметил фотографию.

— Да, это мы, — улыбнулась, она и именно улыбка вернула ей сходство со старой фотографией. — Он в отпуск приезжал, и мы расписались. Спасибо вам ещё раз. Хотите чаю?

Я прислушался к ощущениям. Ощущения дрожали от холода.

— Да, если не затруднит.

Через пять минут мы сидели за столом с горячим чаем и свежим печеньем. Хозяйка выдала мне кое-какую одежду, которая оказалась маловата и, честно говоря, попахивала затхлостью, но согревала.

— Вы не думайте, он хороший, — женщина изо всех сил оправдывала своего муженька. — Не каждый вообще выдержит то, что он перенёс. Вот и пьёт после демобилизации. Иногда, — быстро поправилась она, поймав мой взгляд.

— Это что получается, он уже больше десяти лет так?

— Ну… — замялась хозяйка. — Да. Но не всегда же. Он на работу ходит, в автобусный парк. На хорошем счету там.

— А, если не секрет, что случилось? Ну, на фронте, — поинтересовался я, глядя на то, как хороший работник и прекрасный муж пускает слюни на подушку.

— Он не рассказывал сам… Но я с командиром говорила. Им дали задачу высоту взять где-то во Франции. Высота укреплённая, а пространство голое, простреливается, почти половину его роты положили ещё на подступах. А потом, когда захватили, их окружили, — женщина тяжело вздохнула. — Наши просто пробиться не могли к ним — что-то случилось, то ли выбили их с позиций, то ли ещё что… Они держались там неделю. Без еды, воды патронов. Под атаками, обстрелами, раненые все. Люди с ума сходили, но держались. Осталось всего трое от ста пятидесяти человек, причём, двое — без рук без ног, а у моего — ни царапины, представляете? Как заговорённый. Вот с тех пор он и пьёт.