Юрий Силоч - Союз нерушимый...

Я нажал «вверх», загудел электродвигатель, закрутились колёса-блоки, наматывающие тросы, и под аккомпанемент работающего генератора я начал возноситься по тускло освещённой шахте. Горящие лампочки на небольших площадках перед дверьми выстраивались в бесконечную линию, терявшуюся где-то наверху. Гуляли сквозняки, свистевшие в ушах пронзительным, похожим на плач ветром, жужжал мотор, скрипели тросы, а я провожал взглядом площадку за площадкой.

Подобные лифты были символом Конторы и моим любимым её изобретением.

Двери на площадках каждого этажа вели в тёмный технический коридорчик и далее — в кухни каждой из квартир. Обслуга выносила туда мусор, старый хлам и прочие ненужные вещи, которые потом грузились в лифт и вывозились: поэтому большинство площадок попахивало и было забито чёрными полиэтиленовыми мешками, деревяшками и строительным мусором. На одной я заметил женский полноростовой манекен.

Но на этих же лифтах в квартиры приезжали никем не замеченные «добры молодцы»: одни в форме и фуражках с алым околышем, а другие — в чёрных пальто, скрывавших горячие сердца. Они будили хозяина, брали его с семьёй под белы руки и проводили те же манипуляции, что и прислуга с мусором. Как шутили — сдавали на утилизацию. По-моему, очень символично.

Я мурлыкал под нос строки «Всё выше и выше и выше», считая этажи. Один раз меня обогнал, обдав потоком воздуха и раскачав «колыбель» скоростной пассажирский лифт. Похоже, кто-то, засидевшийся в ресторане допоздна, возвращался домой.

Моя остановка.

В тесном тёмном коридорчике пришлось наощупь протискиваться между старыми шкафами с инвентарными номерами, древними сундуками и кучами картонных коробок, но я справился. Дверь, ведущая в квартиру убитого депутата, была оклеена красно-белой лентой, которую я без сожаления сорвал и, набрав длинный универсальный пароль, услышал щелчок.

Сезам открылся.

Тёмная кухня была неприлично просторной: её площадь равнялась всей моей старой квартире. Во тьме я различал белый силуэт холодильника, синеватые очертания мебели, какие-то картины на стенах. В окна сквозь тюль проникал багровый свет ночной Москвы. В широком коридоре произошёл конфуз: я испугался зеркала — заметив движение, отскочил обратно и лишь потом понял, что фигура, метнувшаяся за угол, принадлежала мне самому. Однако сердце уже вовсю стучало, обливаясь кровью и бросая меня в жар.

Зеркало висело у входной двери — огромное, в полный рост, в массивной резной деревянной раме. Рядом с ним, почти под потолком, хозяин расположил раскидистые лосиные рога, усеянные меховыми шапками, как фруктовое дерево плодами. На самом потолке — громадная люстра с хрустальными «каплями». Широкие двустворчатые двери вели в комнаты: я обнаружил спальню, зал и кабинет.

Стены с бордовыми обоями, мебельные гарнитуры из хорошего дерева, произведённые в Германии и Италии, занавески, хрусталь, статуэтки, фарфор, огромные часы с маятником, на полу паркет, укрытый красными коврами и сусальное золото повсюду, — полнейшее мещанство.

Подумав, я первым делом посетил ванную комнату (чистота, огромная ванна, мягчайшие и пушистейшие полотенца, даже смесители из сияющей бронзы, чёрт бы их побрал) и распотрошил аптечку, вытащив из неё всё, что могло помочь побороть простуду. После этого, отдавая себе отчёт, что рискую умереть от обилия впечатлений, прошёл на кухню и открыл холодильник, увидев содержимое которого, едва не захлебнулся слюной и желчью: первой — от голода, второй — от зависти. Половина головки шикарного ароматного сыра, пара палок сырокопчёной колбасы, красная рыба, маленькая баночка чёрной икры, — и это не считая прочей мелочёвки, фруктов (уже успевших подгнить), варенья и прочего… Хорошо быть депутатом.

Я закрыл холодильник и, отдышавшись, понял, что не смогу уйти, не прихватив что-нибудь из этого богатства.

К тому же, нос, привыкший к ароматам суррогатов, прямо-таки кричал, что где-то тут, в одном из подвесных шкафов, полных разных баночек и скляночек, есть кофе. Очень хороший кофе.

Помародёрствовав как следует, я задумался над тем, куда всё это добро сложить, и, в поисках сумки для экспроприированного, залез в массивный резной гардероб, расположенный в коридоре. Мне хватило бы какого-нибудь простецкого баула, однако внутри, помимо нескольких чемоданов и выцветшего брезентового вещмешка, нашлось нечто куда более любопытное. Я извлёк из тёмно-зелёного чехла патронташ и двуствольное охотничье ружьё. Дорогое — приклад из качественного дерева, какая-то резьба на металлических частях. Красиво. Очень красиво. Оружие было в прекрасном состоянии: начищено до блеска, ни пятнышка. Видимо, хозяин собирался в выходные съездить в лес — пострелять кабанчиков в компании таких же больших шишек, но не срослось — сам стал добычей неизвестного охотника.

В кладовке отыскался хороший и ни разу не использованный польский набор инструментов, из которого я реквизировал пилу по металлу и отправился вместе со всем награбленным в кабинет.

Звуки шагов поглощал мягчайший ковёр. Огромный деревянный стол со столешницей, накрытой оргстеклом, скрывал в себе невероятное количество всяких ящиков, ящичков и потайных ячеек, в которых лежала целая куча вещей — канцелярия, электродетали, инструменты, свёрнутый в несколько раз флаг СССР, кипы квитанций и исписанных черновиков.

Терминал на столе был включен: внутри моноблока размером с ламповый телевизор что-то поскрипывало и жужжало, но нужно было знать пароль, чёрт бы его побрал.

Я сел (верней, провалился) в удобное кресло, скрипнувшее дорогой кожей, и размял пальцы. Ввод команд с консоли делал попытку восстановления пароля похожей на взлом какого-нибудь банка в старом кино. Несколько минут — и передо мной главный вопрос, ответ на который означал успех или провал моей миссии.

«Введите в поле ниже девичью фамилию Вашей матери».

Пришлось вызвать дело убитого и покопаться в досье родственников: к счастью, информация из базы Конторы была загружена в полном объёме, поэтому вскоре я уже исследовал содержимое депутатского компьютера, одновременно отпиливая кусок ружейного ствола. Этот процесс был достаточно медитативным, и я поймал себя на том, что тихонько напеваю: «Возьмите моё зо-олото, возьмите моё зо-олото и улетайте обратно».

Директория с документами оказалась пуста: всякая ерунда типа поручений проголосовать за то или иное решение Партии, выступить с такой-то инициативой, фотографии фронтовых времён, где Золотарёв заснят возле железобетонной стены окопа, по уши измазанный в грязи. Ещё фото: рядом с артиллерийской батареей, танком, снова с танком — сидит на башне, вернее, оседлал ствол орудия и недвусмысленно обхватил его руками.