Юрий Силоч - Союз нерушимый...

Пять этажей. Десять. Пятнадцать. «Бедные мои ноги».

Лестница оборвалась в мрачном сером помещении, простиравшемся вверх на огромную высоту. Трубы, кабели, арматура, пыль и запустение, мешки с цементом, какие-то тележки и инструменты, а в вышине, насколько хватало глаз, крутые металлические лестницы, этажи, представлявшие собой решётчатые технические мостки. На одном из них я рассмотрел ярко-жёлтый дизельный генератор.

Дорога наверх обещала быть очень трудной, особенно если учесть, что я и без того запыхался, — но делать было нечего.

Автомат стал неестественно тяжёлым, воздуха не хватало, но я всё равно старался подниматься как можно быстрей; ни Палыч, ни Яша, ни кто-либо ещё не выходили на связь — и это могло свидетельствовать как о том, что проблемы с имплантатми усугубились проблемами со связью, так и о том, что случилось нечто жуткое. Например, Москва представляет собой огромное кладбище — некрополь, населённый людьми с дымящимися шеями без голов. А может, и не только Москва.

Шаг, шаг, шаг, ступенька, ступенька, ступенька, гремят подошвы, ноги чугунные, непослушные, со лба стекает пот. Но надо. Надо, чёрт побери…

Спустя минуты, показавшиеся вечностью, я миновал лестницу и очутился перед входом в голову Ленина. Чёрно-желтые автоматические ворота с кодовой пластинкой были распахнуты и покорёжены, от оборванных проводов и заклинивших петель летели искры. По полу змеились обрывки толстых чёрных кабелей.

Я взял оружие наизготовку, дослал патрон, с усилием захлопнул подствольник, с характерным щелчком проглотивший гранату, и осторожно заглянул внутрь.

Тут и правда находилась целая куча всякого оборудования: голова статуи изнутри представляла собой огромный куполообразный зал, набитый электроникой, мониторами, понатыканными тут и там гудящими серверными шкафами, антеннами, пультами, терминалами и паллетами, на которых громоздились коробки и мешки. Провода свисали сверху, как лианы, переплетаясь в причудливых комбинациях — настоящий кошмар системного администратора.

На голом бетонном полу, усеянном следами сапог и ботинок, возле стен лежали со связанными за спиной руками и простреленными головами оставшиеся депутаты народного собрания Союза. Рядом с ними темнели обгоревшие безголовые тела, идентифиуировать которые можно было только по броне и остаткам амуниции. Солдаты.

А в центре стояла боевая машина — такая же, как излечившая меня «Швея», только вместо женских торсов в её кузове располагался скреплённый сталью, сияющий диодами и переплетённый трубками «аквариум», точь-в-точь как тот, где держали Унгерна.

Поначалу я подумал, что стенки шкафа непроницаемы, но потом с содроганием осознал, что это не стенки серого цвета с фиолетовыми пятнами, а сам шкаф до краёв заполнен громадным человеческим мозгом. Рыхлым гигантским мозгом со множеством извилин и уродливыми наростами, похожими на древесные грибы.

Самоходка, заскрежетав гусеницами, развернулась, курсовой пулемёт повёл стволом, прицеливаясь и я увидел, что на броне, держась одной рукой за кожух ствола, а другой сжимая рукоять автомата, стоял тощий мужичок с чрезвычайно знакомой внешностью. Лысый, с бородкой, к лацкану потёртого чёрного пиджака приколот небольшой красный бант. Галстук в белый горошек, хитрый, но добродушный взгляд с прищуром… Все эти детали и образы по отдельности были мне знакомы, но собрать их воедино никак не получалось. И лишь спустя пару ударов сердца, я понял, кто находится передо мной.

— Здг'авствуйте, батенька! — поприветствовал меня Владимир Ильич Ленин. — Очень г'ад с вами, наконец, встг'етиться вживую! Нет-нет-нет, — он поднял автомат, увидев, что я собираюсь выстрелить. — Одну минуточку! Вы же не хотите, чтобы вас пг'истг'елили, как последнюю контг'у.

Я опустил оружие. Ленин посмотрел на меня сверху-вниз, снова хитро прищурившись, а я совершенно не знал, как реагировать, поэтому сделал первое, что пришло в голову — несколько раз осторожно хохотнул. Складывалось полное впечатление, что сейчас из-за шкафов с оборудованием, паллет и железобетонных колонн выбегут люди с камерами и скажут, что это розыгрыш.

— Что такое, товарищ? Удивлены? Шокированы? — громко спросил Ленин без напускной картавости.

— Да, — кивнул я, нисколько не покривив душой. — Кто ты такой?

— Можно подумать, ты не узнал, — ухмыльнулся Ильич.

— Не смешно.

— А мы тут, по-твоему, шутки шутим? Опустите оружие, товарищ. В противном случае… — что будет в том самом противном случае, пояснять было не нужно: направленный на меня автоматный ствол очень красноречиво об этом свидетельствовал.

Я решил потянуть время. Дурацкое решение, но варианта получше в тот момнет просто не было.

— Ага, брошу оружие, и меня пристрелят? Нет уж, Владимир Ильич, — имя-отчество я произнёс с определённой долей сарказма.

— Не-а. Ты мне пригодишься. Очень уж интересно, что мальчишка наворотил у тебя в черепе, — кровожадно улыбнулся вождь мирового пролетариата.

Я оскалился:

— Тогда и вправду лучше пристрелить тебя первым.

В левом ухе неожиданно раздалось шипение — помехи радиосвязи. Кто-то пытался связаться со мной.

— Это немного бесполезно, — Ильич постучал по «аквариуму» с мозгами. — Это тело — всего лишь аватар. Настоящий плохой парень вот тут. Так что можешь и не пытаться разрушить мой коварный план, — его манера говорить кого-то мне ужасно напоминала.

— Унгерн? — спросил я, чувствуя себя полным идиотом.

— В том числе. К сожалению, в Загорске плодам экспериментов не прививали личности, поэтому пришлось заимствовать. Тильман мой любимчик — остроумный, эрудированный, высокомерный… Оружие, товарищ майор. И не пытайтесь заболтать, это мне только на пользу.

Шум усилился:

— …йор! Ст… потолок! — последнее слово прозвучало очень чётко.

Я сделал вид, что собираюсь медленно положить автомат на землю.

— И что у тебя за коварный план? Мировая революция?

— А разве это плохая цель? — надменно скривил губы Ильич. — То, что я видел после… кхм, воскресения, иначе как бардаком и контрреволюцией не назовёшь. Вместо диктатуры пролетариата — геронтократия пятёрки маразматиков. Смешно.

— …вверх!..

— Их я истребил самыми первыми. Заслуженно. В принципе, — взглядом Ленина можно было замораживать реки, — можешь даже не бросать оружие, поскольку всё уже готово. И, положа руку на сердце, зачем погибать-то, майор? За кого? За орущего шефа, зажравшихся партийных, интриги в Конторе? Или за уютную квартирку в центре, довольствие и власть, которую даёт ксива?

— …ыстрей!

То, что я прислушивался к передаче, Ильич воспринял, как замешательство.

— Вот и я о том же, — снова та надменность на лице. — Сейчас закладывается фундамент нового мира. Очищенного от всякой мрази. Предателей, воров, стяжателей, партократов, старых маразматиков, буржуев, которые называют себя советскими людьми… Я уничтожу их, как когда-то давным-давно. И новые не появятся, потому что теперь, — Ленин прикоснулся указательным пальцем ко лбу, — я способен объединить весь мир в одной черепной коробке. Настоящий коммунизм. Настоящее единство.