Вадим Астанин - Реверсия Валерия Сидоркина

От унизительного разорения зауральских Петровских спас дядя, Борис Львович Петровский — влиятельный при дворе администратор, действительный тайный советник, член Государственного совета, негласно курирующий заграничный политический сыск, обладающий обширными связями и знакомствами внутри империи и за её пределами. Он перекупил долг Всеволода Глебовича, судебным постановлением ограничил родича в дееспособности, взял попечительство над возвращённым движимым и недвижимым имуществом до совершеннолетия племянника Мишеньки и обязался на весь этот период выплачивать семье соразмерное и достойное их положению содержание…

…Алексей Арефьев обиделся. Принимая грамоту, он пристально глядел в лицо директору. Коромыслов смущённо косил глазами. Выйдя за ограду гимназии, Алёша свернул грамоту трубочкой, аккуратно разорвал её на множество кусочков и пустил обрывки злодейски украденного у него триумфа по ветру. С пылкостью юношеского максимализма он поклялся отомстить Петровскому за нанесенное ему оскорбление.

Михаил Петровский поступил в Санкт-Петербургский университет. Арефьева зачислили в Московское Техническое училище на факультет электротехники. В училище он свёл знакомство со студентом Ветровым, членом антиправительственного марксистского кружка. После длительного и осторожного изучения Ветров открылся Алексею и предложил совместно бороться против социального неравенства. Алексей без раздумий согласился. Так Арефьев стал революционером.

Степан Казимирович мечтал выгодно отдать Наташеньку замуж. Чтобы был у дочери состоятельный муж, дом — полная чаша, чтобы не имела дочка нужды ни в чём, жила — как сыр в масле каталась, и чтобы мог купец третьей гильдии Самохвалов объединиться с отцом дочериного супруга капиталами и проворачивать дела крупные и прибыльные. Хотелось Степану Казимировичу размаха коммерческого, широты неохватной, хотелось разухабистой тройки с бубенцами, хотелось цыган и рвущих душу песен, хотелось в Париж на международную выставку, посмотреть железную дуру-башню, творение хитромудрого инженера Эйфеля, хотелось швырять ассигнациями на Нижегородской ярмарке, хотелось гулять в ресторане, отмечая заключённые сделки, хотелось видеть, как официанты втаскивают в залу вместительное блюдо с возлежащей на нём голой девкой, густо обмазанной чёрной икрой и обложенной по бокам фаршированными осётрами, вперемежку с ребристыми бомбами ананасов, хотелось в пьяном угаре лизать с её бёдер икру и запивать слизанное шипучим «Абрау-Дюрсо», хотелось числиться не третьеразрядным, а первостатейным купчиной.

Для исполнения заветного замысла был у Степана Казимировича припасён беспроигрышный вариант — женить Наталью Степановну на сыночке миллионщика Картузова Гордея Феофановича, даром что женишок малость того, хворый на голову. Такого окрутить, да охмурить — не велика задача. Потом верти им — как хочешь, по своему разумению, клади торную дорожку к папе — Гордею Феофановичу — и к папиным миллионам. А уж что предложить Картузову, — Степан Казимирович продумал в деталях — вынянчил, выпестовывал идею в уме и записал тщательно в пухлый засаленный кондуит. Мнилось: зацепит Феофаныча намертво, не сорвётся.

Но — человек предполагает, а Бог — располагает. Наталья Степановна, растревоженная Алёшиными речами, гордо объявила родителям, что желает учиться, чтобы стать современной, эмансипированной женщиной, не ограниченной рамками патриархального быта и скучным прозябанием в глухой провинции. Самохвалов от такого нахальства буквально дар речи потерял. Он беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать, оборачивался к Прасковье Еремеевне, обвиняющим жестом наставлял указательный палец на Наталью и угрожающе топал ногой. Прасковья Еремеевна, едва сдерживая рыдания, бросилась к Степану Казимировичу, надрывно крикнув дочери: «Уйди, Наташка! Уйди с глаз долой, дура!» Наталья Степановна, презрительно усмехнувшись, вышла из гостиной.

В тот же день она была заперта в своей комнате на верхнем этаже. Степан Казимирович ходил мрачнее тучи, запретил всем, кроме кухарки, старухи-кормилицы и матери входить к Наталье Степановне, грозился, что выбьет дурь из девки вожжами, пенял Прасковье Еремеевне за мягкость воспитания, потакание дурным капризам и всевозможные послабления, выходящие теперь боком, обещал, что выпустит дочь из заточения не иначе, чем только под венец, велел разыскать оборотистую сваху Лукиничну и немедленно привести к нему. «Я те покажу учиться! — мстительно повторял Степан Казимирович, расхаживаясь по гостиной. — Учиться ей, видишь ли, приспичило. Зачесалось, ей, видишь ли, на курсы. Я тебя так причешу, голубушка, что седмицу цельную на мягком месте сидеть не сможете. Стоймя кушать будете. Ишь, чего удумала, в курсистки решила записаться. Нет моего отцовского благословения на эту вашу прихоть. И денег на эту глупость тоже нету! Ни денег, ни благословения! Нету! И никогда не будет!»

Впрочем, Наталья Степановна неплохо обошлась и без батюшкиных денег, и без батюшкиного разрешения. В полуночный час, убедившись, что кормилица, сторожившая непокорную воспитанницу в кресле, подпирающем дверные створки, заснула, Наталья Степановна покинула ненавистную темницу, воспользовавшись веревкой, связанной из простыни и пододеяльника. Она устремилась к дому Алеши Арефьева, ища в нём инстинктивно спасителя и заступника.

Арефьев выслушал сбивчивую речь Натальи, многозначительно хмуря брови и мужественно перекатывая желваки на скулах. Наталья Степановна, закончив говорить, с надеждой уставилась в его непроницаемое лицо. «Что у тебя с собой?» — спросил строго Арефьев. «Вот», — сказала Наталья, протягивая ему узелок с одеждой. «Деньги у тебя, надо полагать, отсутствуют?» — продолжал допрос Алексей. «Ни копейки», — согласно кивнула Наталья. «С деньгами, положим, не проблема», — сказал Арефьев. — «Проблема, как отсюда уехать… Придётся тащится пёхом, и не по дороге. Справишься?» «Да», — едва слышно прошептала Наталья Степановна. «Чудненько», — сказал Алексей и ободряюще улыбнулся. «Мы пойдём лесом. Без остановок и отдыха. Только чур, не плакать не жаловаться и не отставать. Иначе оставлю. На съедение твари животной. Договорились?» Наталья Степановна робко улыбнулась в ответ. «Идеальная спутница», — подвёл черту под беседой Алексей. «Жди меня тут и никуда не уходи. Я мигом, соберу, по-быстрому, свои вещи и тотчас выступаем!»

…Она объявилась на родине зимой девятнадцатого года, войдя в Мирославск с частями победоносной Красной армии, вытеснившими из города сводную группу Генерального штаба генерал-лейтенанта Александра Георгиевича Терновского, имевшего задачей прикрыть отступление идущего в арьергарде колчаковских войск 2 Сибирского Добровольческого корпуса. Генерал-лейтенант Терновский с честью выполнил полученный от Верховного Правителя и Главнокомандующего приказ: его бойцы, растратившие в беспрерывных боях весь скудный боезапас, отошли за реку на исходе третьих суток, забрав с собой раненых и обмороженных; 12 Рабочая Интернациональная стрелковая дивизия, штурмовавшая оборону белых, в шести безуспешных атаках понесла существенные потери; не помогла красным ни бомбардировка позиций обороняющихся шестидюймовыми орудиями подошедшего бронепоезда «Карл Маркс», ни фланговый десант Отдельной Неустрашимой бригады моряков Балтийского флота, пытавшейся отбить у добровольцев Терновского железнодорожную станцию.