Армин Кыомяги - Луи Вутон

С замиранием колотящегося сердца испуганные пары глаз из потаенных глубин леса следят за приближающимся к полю рычащим комбайном, размером с маленькое небесное тело. Не удосужившись зачитать приговор суда, эта военная машина, созданная для борьбы с природой, оскаливает ряд сверкающих зубцов, перед которыми осужденные зерновые покорно склоняют свои колосья. Головы врагов – это самое главное. Из них высасывают мозг, его высушивают и перерабатывают в муку. Вещество, из которого состоит честь, ум и совесть современного человека.

Но не один землепашец за все в ответе. Именно из разросшейся подобно грибнице ДНК собирателя образуется ген, отвечающий за любопытство древнего копателя. Случайное открытие месторождений каменного угля и нефти человекоподобной обезьяной, ковыряющей кривым когтем почву, отвечает всем тезисам теории вероятности. Именно это существо, упорно не желающее заниматься земледелием, бродило по лесам и полям и долбило землю в поисках нетрудового дохода. Поздравляю! Вынести главный приз!

Милые искатели удачи, не знаю, понравится вам это или нет, но вся наша общая история каким-то удивительным образом свелась к тому, с чем столкнулись теперь оставшиеся на земле. По пустой дороге катится одинокий пикапчик – Форд Рейнджер, за рулем последний я, Луи Вутон, и нет, чтобы подобно боевому мечу, показывать вам средний палец руки – я вместо этого засунул его в силиконовое влагалище своей любимой. И мне хорошо. Не ищу я там ни золота, ни алмазов, не говоря уже о новых нефтяных месторождениях или не открытых многими поколениями ученых залежей сланца. Я вообще ничего нового не ищу. Ибо все новинки, что когда-то каждое утро заставляли человечество сиять от счастья, теперь окаменели в вечности. Я пришел к пониманию того, что дальнейшее движение вперед, этот обманчивый синоним топтания на месте, требует от меня шага назад. Заглянув в глубокий колодец своей наследственности, мне придется найти и вытащить из него интуитивное жизневосприятие собирателей – моих древних предков.

Первый шажок на пути назад я как раз и делаю сегодня. Вообразив себя первобытным охотником на мамонта, медленно переезжаю от одной брошенной машины к другой. Отвинчиваю пробки топливных баков. Нюхаю. Если дизель, то опускаю в бак шланг и отсасываю содержимое. Кузов Форда забит канистрами. Я раздобыл их на заправках и в магазинах, торговавших всякой автомобильной всячиной. К моему изумлению, канистры нашлись даже в гипермаркетах, прямо напротив секций домашних любимцев. На темное время запасаюсь батарейками и фонариками. Во мне проснулась дальновидная белка или сойка, которая не хочет на зиму остаться в темном дупле. Свечи и спички тоже пригодятся. Покинутые торговые сети стали для последнего собирателя тем лесом, где есть все, чтобы поддерживать жизнь.

Тихая Ким сидит рядом и одобрительно наблюдает за моими действиями. Роскошные волосы развеваются в открытом окошке, сентябрьское солнышко окрашивает щеки в теплые тона. Длинные стройные ноги утонули в резиновых сапогах Mango розового цвета. Сегодня на ней коротенькая, клетчатая юбочка Burberry из плотного материала. Белые девчачьи трусики постепенно сползли почти до колен. Веселенькая блузка (кажется, Bershka, если не изменяет память) отказалась от услуг пуговиц, выпустив на свободу и свежий воздух красивые грудки. Когда я ее целую, она не кривится от моего «дизельного» дыхания. Форд радостно виляет хвостом. Выбравшись из унылого детского дома автосалона, наш четырехколесный друг с искренней любовью наслаждается своей новой семьей. Доведенные до совершенства чувства серийного производства невозможно не заметить.

Все втроем мы со жгучим интересом ждем наступления безоблачного прошлого. Небо голубое, земля зеленая, губы у Ким красные.

Дни становятся все бессодержательнее. Только что опавшие с календаря, они лежат передо мной девственно чистые и что-то шепчут. Возьми нас, Луи, наполни событиями, не дай пропасть. Если ты не используешь нас, то кто тогда? Но мой взгляд уже очерствел и почти не замечает мелькающих чисел. Они падают к ногам как осенние листья Великого финала. Шестое сентября на самом верху, под ним потерявшие всякую надежду понедельники и вторники… Весь этот клонированный сиротский приют для дней недели. Беспризорные дети – они могли бы принять свершившееся как высокую награду и ускользнуть во вселенную, как это сделали тысячи их счастливых предшественников, но они остались, и теперь им уготован тлен в компостной куче времени, где наград не раздают. Утроба песочных часов легко и с готовностью переварит пустые дни как питьевой йогурт без вкусовых добавок.

И все же я куда-то иду. Или это ноги, которым не стоится на месте в стремлении доказать всепобеждающей эволюции, что их не зря развивали. Чувствую себя пассажиром, сонным экскурсантом, которого стараются растолкать движущиеся конечности. Ну, ладно уж, пошлепали.

Отлаженное сотрудничество частей тела дает сбои. Глазам приходится вести переговоры с шеей, чтобы та соизволила повернуться направо или налево. А им необходимо все видеть, уловить в замершем мире хоть какое-нибудь, хоть едва заметное шевеление. Неподвижность для глаз – это прелюдия к смерти. Их религия не признает состояния покоя, глаза отказываются верить покою до самого конца, до последней секундочки, пока ледяная пелена не накроет их смирившуюся со своей участью радужную оболочку.

Привыкшие к тишине уши не знают, что делать со своим тонким слухом. То они нашептывают мозгу какую-то ерунду о порыве ветра, заплутавшем среди домов, а то в сотый раз рассказывают анекдот с бородой об отраженном от асфальта эхе шагов. Мне известны все концовки, они не вызывают даже усмешки.

Руки, самые большие юмористы, с энтузиазмом болтаются туда-сюда, как два маятника на сросшихся наподобие сиамских близнецов настенных часах. В своем бесконечном восторге и бурлящем желании действовать эти две шаловливые подвески всюду сопровождают меня, будто виляющие хвостами верные собачонки. Засовываю их надоедливое веселье поглубже в карманы штанов, где они тотчас засыпают, как набившие пузо щенки ретривера.

Поначалу я торжествую. Несмотря ни на что, и я могу кое на что повлиять. Но чуть погодя, еще продолжая ломать голову над самовольным поведением и непонятными намерениями своих ног, я вдруг понимаю, насколько на самом деле беспомощен человеческий дух, дрейфующий среди претенциозных желаний всех этих органов. Свобода, все равно какая, состоит в основном из иллюзий. Словно в подтверждение такому ходу мыслей, непроизвольно порчу воздух. И подчиняюсь кислой вони как рядовой маршалу, страдающему несварением желудка.