Армин Кыомяги - Луи Вутон

Посмотрел на мужика новыми глазами. Натюрморт на столе обрел более ясные очертания, прекрасно гармонируя с концептуальным перформансом, случившимся в разгар лета. Самоубийство акционера на бытовой почве. А вдруг он и был акционером торгового центра Ülemiste? Откуда мне знать. И что мне тогда делать? Ради чего жить дальше? Ради чьего благополучия надрываться? Маркетинг, доходы, расходы, все это полное говнище, пользуясь выражением мадам. Чье имущество я охраняю, чьи инвестиции наращиваю? Кого жду? Верный как выгнанный за дверь пес, лучший друг акционера. Как жить без хозяина? Еще один вопрос, не затронутый в рамках системы просвещения.

Нашел в холодильнике пиво. Выпил половину, потом взглянул на срок хранения, ну, разумеется. А пошло бы все в жопу – допил бутылку до дна. Вернулся в кресло. Акционер в белой сорочке повернулся спиной к своему верному слуге. В очередной раз я брошен в одиночестве. Это уже начинает надоедать. Почувствовал, как во мне что-то забурлило. Кинулся в сортир и едва успел стянуть штаны, как из меня полилось. Огромный, вязкий и липкий страх бесконечно сочился из моего нутра, наполняя ароматный клозет акционера вонючим протестом. Опять я был всего лишь смешной марионеткой в чьем-то издевательском сценарии. Все происходит во мне и вокруг меня, а что я сам думаю об этом, никто, мать твою, не спрашивает. Я встал, бросил взгляд на бурое страшилище и спустил воду (проклятье, у них даже вода имеется). Бурый мишка отправился по трубам прямиком в «Серену». И уже никогда не вернется. Вот ведь блядство!

Еще немного посидел в комнате. Затем поднялся на второй этаж. Просторная детская сынка акционера практически не отличалась от игрушечного магазина в центре Ülemiste. Только ценников не хватало, да кассового аппарата. Прошел в спальню. Красиво, но как-то холодно. С трудом представляю, чтобы здесь могла обитать любовь. Прыгнул в удобную кровать и нащупал пульт от музыкального центра. Выбрал CD-плейер. После нескольких знакомых аккордов вступления сладкий мужской дуэт клятвенно запел: «You’re my heart, you’re my soul… ». В это было невозможно поверить. Как и в длинный светлый волос на слишком большой на мой вкус подушке.

На обратном пути я остановился у «Русалки». Вышел и закурил, глядя на круизный лайнер. Чудище как лежало на боку, так и лежит. Без изменений. Может, только чуть-чуть кое-чего добавилось. Чаечье говно, водоросли и ржавчина – святая троица морских монстров. Вгляделся в море. Там, почти на горизонте, увидел судно. Слишком далеко, чтобы понять стоит оно или движется. Но я почему-то забеспокоился. Прищурился. Показалось, что это танкер. Вспомнил эпизод с умчавшимся поездом. Так что, теперь и суда обратились в бегство? В панике, без надежды на возвращение капитана и команды?

Сегодня здорово похолодало. Надо бы термометром обзавестись, чтобы узнать при скольких градусах тело покрывается гусиной кожей. Вода замерзает при нуле, это мне известно. Себя я настолько хорошо не знаю.

Если уж совсем начистоту, то в последнее время внутри меня творится неладное. Какой-то холод сантиметр за сантиметром поднимается по моим теплым венам навстречу кровотоку, распространяя метастазы и строя в организме что-то вроде ледяного кокона.

С утра маюсь. Серый тягучий день удерживает тупо в постели. Взгляд лениво блуждает по куче пустых упаковок из-под чипсов. Канцерогены, насыщенные жиры, консерванты… На обертках Pringls усатый дядька с белым лицом, на шее бабочка – он вдруг напомнил мне беззаботного служащего крематория. Я что, отравлен? А вдруг эта злосчастная болезнь, современный бич человеческой жизни, особенно ее второй половины, угнездилась во мне и готовит к смерти? Преждевременной.

Уже который день я долгие часы провожу в аптеке, обшариваю шкафчики и ящики, в луче карманного фонарика через лупу вчитываюсь в сотни непонятных текстов, набранных на удивление мелким шрифтом. Я похож на старого, изъеденного хворями монаха, который в последнем на свете монастыре наперегонки со временем лихорадочно ищет рецепт вечной жизни. Но все мои усилия уходят в песок. Я не понимаю слов. Для меня все это – сплошная абракадабра. Бумажки, густо усеянные печатными буковками, не даются в руки, упрямятся или дразнят, не знаю, но в любом случае я жутко злюсь.

Злой человек страшен. Убедился в этом, когда с полчаса рассматривал себя в зеркале. Перестав бриться, я уже давно в него не заглядываю. Теперь увидел, что изменился, и не в лучшую сторону. Гримерам пришлось бы изрядно попотеть, если б возникла необходимость подготовить меня к фотосессии. Я принес Ким и посадил рядом с собой. Вот с ней все в порядке. Идеал вечной красоты, как и прежде. Довольно тяжко нас сравнивать. Мне показалось, что я вижу, как за эти самые полчаса на глазах старею, как одиночество прорезает на лице новые борозды, будто готовя живую плоть к скорой встрече с трупоедами, как из бледной кожи лезет щетина бороды, а из ушей и ноздрей высовываются безобразные пучки растительности – похоже на толстые органические волокна, выдавливаемые мясорубкой. Уже несколько дней немытые, отросшие волосы лоснятся от жира и топорщатся во все стороны, добавляя мертвенно– бледному отражению страшноватой неуверенности в себе. Я смотрел на свое отражение, и постепенно до меня стала доходить малоприятная правда: то, что отравило мои внутренности, это никакая не раковая опухоль, а в чистом виде натуральный, стопроцентно природный страх. Этот смутный холодный, даже не страх, а ужас, что крадется по моим венам, пожирая по пути красные кровяные тельца, вознамерился маленькими кусочками уничтожить во мне всякие остатки самомнения.

Попробовал рассмеяться. Не вышло. Куда подевалось тенью сопровождавшее меня по жизни легкомыслие? Или несколько простодушное ребячество, которым было так привычно и удобно прикрывать любую хандру? Идешь ты, пляшешь…

Вот именно – пляшешь… Там же, не отходя от зеркала, стянул штаны, посадил на колени Ким (спиной к себе) и использовал пляску полового акта, чтобы убежать от этого жуткого, одуряющего страха. Сработало, но стоило после оргазма проясниться взгляду, как я опять уловил знакомый пульс в артериях. Подождал возбуждения и продолжил бегство. К любви все это не имело никакого отношения. Вколачивал в Ким с исступленной силой, как дизель-молот, забивающий сваи в матушку-землю. Мне было больно, но честно говоря, такое самоистязание способствовало борьбе со страхом. Немного отдохнув и поостыв, я выложил перед собой на прилавке собственную версию посмертного натюрморта: бутылка рома, тюбик вазелина и упаковка Виагры. Билет в один конец ночи.

На следующий день, проснувшись на полу аптеки, ощутил сильную, множественную боль, но одновременно и искреннюю благодарность за нее. Башка раскалывается – спасибо! Из спущенных штанов меня приветствует багровый, распухший после ночной гонки локомотив – спасибо! И пузо болит, слава Богу, и воспаленные глаза тоже – спасибо! Я не мог разогнуться – будто тело всю ночь жестоко избивали. Почувствовал себя беглым каторжником, которому ценой невероятных физических усилий, удалось оторваться от погони.