Андрей Колганов - Жернова истории 4 (СИ)

Миновав линию границы, поезд несколько ускоряется и вскоре, точно по расписанию, в 12:40 по московскому времени, мы прибываем на первую польскую станцию по ту сторону границы – Столпце. Тут стоит довольно новый симпатичный беленький вокзал. Европа, понимаешь… На этот раз для совершения пограничных и таможенных формальностей в вагонах появляются представители жандармерии и таможенной службы. Жандармы как раз в конфедератках, с большим медным орлом и козырьком с медной окантовкой. Пышность их мундиров прямо режет глаз после простоты красноармейского обмундирования (да даже и командирского). Они разукрашены металлическими эполетами, аксельбантами и множеством галунов и блестящих пуговиц. В дополнение к этому – галифе, заправленные в высокие сапоги со шпорами и, конечно, огромная кобура с пистолетом.

От одного из соседних купе доносится малопонятный разговор на повышенных тонах. Но можно догадаться, о чем идет речь – польская таможня в это время славится своим неуемным стремлением отнести к контрабанде все, что только взбредет в голову. А уж их привычка изымать едва ли не любую, вывозимую из СССР, художественную литературу (не без пользы для себя…), объявляя ее «коммунистической пропагандой», и вовсе стала притчей во языцех.

Дети сначала, не отрываясь, смотрят на польских пограничников за окном, а затем с явным любопытством, смешанным со столь же явной опаской, разглядывают преисполненных важности и самоуверенности жандармов. У Лёньки на лице прямо-таки большими буквами написано желание задать целую кучу вопросов, но в присутствии чужих он на это не решается. Его надежде вывалить на нас с Лидой эти вопросы сразу после ухода жандармов не суждено было сбыться – во всяком случае, немедленно. Здесь в Столпце (или Столбцах, если угодно), заканчивается колея русского стандарта ширины, и начинается европейская. Пассажирам нашего поезда надо пересаживаться в другой состав, стоящий уже на европейской колее – в поезд, который во французском расписании значится как D 24 «Столпце – Варшава – Берлин – Париж – Кале».

Спальный вагон II-го класса, в который мы переместились, имел не слишком много различий с тем, которому предстояло вернуться в Негорелое. Немного иные детали отделки, чуть теснее коридор… А так – те же четыре полки. Спальный пульмановский вагон европейского типа.

После Столпце за окном потянулся пейзаж, практически ничем не отличимый от белорусского. Собственно, это ведь Западная Белоруссия и есть. Так же бедненько. Но и добравшись до Великопольши, не замечаю существенных перемен. Разве что среди бедных крестьянских домишек стали изредка попадаться домики малость побогаче. Впрочем, особо увлекаться разглядыванием пейзажей за окном мне не приходилось – Лёнька, не сумев расспросить о жандармах, восполнил это упущение потоком других, не менее жгучих «А это что?», «Зачем?» и «Почему?», порождаемых каждой новой деталью, мелькнувшей за окном. Встречные поезда, крестьянские телеги у переездов, семафоры, жандармы на станциях, паровозы, заправляющиеся водой, – всё требовало комментариев, а то и длинных рассказов. Надюшка обычно не проявляла инициативы, довольствуясь тем, что мы с Лидой рассказывали брату, лишь изредка требуя дополнительных разъяснений.

Так и ехали до самого Парижа. Разве что на еду прерывались, да на сон, да ещё на пограничный контроль…

В вагон-ресторан мы не ходили. На польской, да и на германской территории как-то не очень хотелось оставлять купе с вещами на попечение местного проводника. Поэтому и на обед, и на ужин, и на завтрак, еду из вагона-ресторана заказывали через того же проводника, и она прибывала к нам вместе с разносчиком, нагруженным судками, образующими целую гирлянду. Точно так же поступали и остальные сотрудники постпредства, действуя строго по инструкциям, данным Николаем Сергеевичем. Лишь Литвинов с женой позволял себе посещение вагона-ресторана.

В тот же день14 сентября, около семи вечера наш поезд прибыл на вокзал Варшава-Главный, а затем отправился на Берлин. Время тянулось медленно – целый день в вагоне, а затем еще ночь, и еще день, и еще ночь, пока доберемся до Парижа. Поэтому напряжение первых часов отъезда уже успело схлынуть, и потянулась железнодорожная рутина. Кроме нашей делегации из советских людей в вагоне ехали только какой-то журналист, сотрудник торгпредства в Берлине, и два молодых инженера, направлявшихся на стажировку в Германию, занимавшие одно купе II класса. Да ещё было двое иностранцев – дипломат-японец и бельгийский писатель, возвращавшийся после знакомства с Советской Россией.

Сотрудники постпредства не контактировали ни с теми, ни с другими (а как же – Николай Сергеевич бдил в оба глаза!), но вот между собой быстренько перезнакомились. Еще до Варшавы с Лидой завязала разговор пухленькая, но довольно миловидная жена 1-го секретаря постпредства:

– Как же вы не побоялись-то с такими маленькими детьми отправиться – она всплеснула руками. – Нашему-то оболтусу уже двенадцать, и то у меня сердце не на месте. А ведь надо будет еще решать вопрос с учебой. Школы-то ведь там не будет. Придется нам как-то эту заботу делить между сотрудниками, чтобы дети не отстали…

А наутро следующего дня у меня состоялся неожиданный разговор с Николаем (как-то по отношению ко мне на Сергеевича он не тянул). Он перехватил меня в коридоре, и, оглядевшись по сторонам, спросил:

– Виктор Валентинович, можно вас на пару минут?

В ответ пожимаю плечами: почему бы и нет?

– Тут такое дело… – протянул 2-й секретарь постпредства. – Литвинов долго в Женеве не задержится. А вот кто в его отсутствие постпредство возглавлять будет?

– Откуда мне знать? – тут и удивление разыгрывать не надо. В самом деле не знаю.

– Да кто бы ни был, – машет рукой Николай, – Максим Максимович должен держать дело под контролем. А наш долг – помочь ему в этом…

– Ты, Коля, совсем обнаглел? – без раздумья спрашиваю в лоб. – В осведомители меня вербуешь, за руководством постпредства присматривать?

– Чекистское дело – наше общее! – нимало не смущаясь, парирует штатный контрразведчик. – Ложное чистоплюйство здесь неуместно!

– Абсолютно согласен! – такой ответ оказался для Николая явно неожиданным. – Вот только на этот счет у меня свои инструкции, – говорю, понизив голос до шёпота.

– Какие? – невольно вырывается у него.

– А вот это, Коля, – шепчу, наклонившись к самому его уху, – не твой уровень допуска, – и, резко развернувшись, направляюсь в свое купе.

Ранним утром 16 сентября поезд вкатился под своды Gar du Nord. В Париже всей делегацией загрузились в два небольших автобуса, заранее заказанных сотрудниками полпредства во Франции по телеграмме Литвинова. Существовало определенное предубеждение против использования парижских такси, ибо среди таксистов было немало белоэмигрантов, и существовал некоторый риск нарваться на конфликт. Маршрут от Северного вокзала до Лионского вокзала не изобиловал достопримечательностями. Краткая поездка по Парижу привела заспанного Лёньку в некоторое замешательство – похоже, что в его голове всплыло разом столько вопросов, что он не мог сразу выбрать, с какого начать. Однако это замешательство быстро прошло, и прежний поток вопросов, которые он на меня вываливал, показался мне жиденьким ручейком. Инициативу удалось перехватить только к концу поездки, когда мы выехали на площадь Бастилии, и я растянул рассказ о том, в честь чего так названа площадь, до самого конца поездки. Надюшка же всю дорогу продремала у Лиды на руках.