Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Серж Гаспарян и азиат направились туда. Уже поднимался ветер. Выходящим из бутиков мужчинам приходилось бросать сумочки и руками удерживать свои разлетающиеся юбки. Расклейщик афиш никак не мог справиться с листом, приготовленным для наклейки. Ветер рвал его из рук и бросал в лицо расклейщику. Издали казалось, что человек страстно целуется с изображенным на афише артистом Канатовым.

Наконец ему удалось прихлопнуть афишу к забору, хоть и изрядно при этом измяв, а кое-где и порвав физиономию артиста.

Доктор Серж считал, что образованному человеку следует читать как можно больше. Поэтому он читал все, включая надписи на стенах общественных уборных. А сейчас он принялся читать афишу. Чтобы никто не подумал, что он только притворяется образованным человеком, Гаспарян читал вслух:

«Милые дамы! Уважаемые господа! Друзья!

Сегодня по учтивой и ненавязчивой просьбе Трех Толстушек устраивается празднество.

Спешите на Рынок Справедливости! Спешите!

Там будут зрелища, развлечения, спектакли! И даже, может быть, выступит сам артист Канатов! Мы ему отправили письмо с просьбой выступить. Очень надеемся, что он его получил.

Спешите! Только, пожалуйста, соблюдайте меры предосторожности – особенно при пересечении проезжей части и при пользовании общественным транспортом»

– Вот, – сказал доктор Гаспарян. – Все ясно. Сегодня на площади Благоденствия предстоит награждение мятежников. Три Толстушки будут раздавать лимузины тем, кто восстал против них. Но Три Толстушки боятся, чтобы народ, собравшись на площади Благоденствия, не слишком волновался, толпился и чтобы кто-нибудь случайно не пострадал. Поэтому они устраивают праздник на рынке. Они хотят избежать излишней концентрации людей в одном месте. Хм, разумная предосторожность… Разумная предосторожность – это не выходить на улицу без бронежилета и пистолета.

Серж и его желтый спутник пришли на рыночную площадь. У сцены толкался народ. Причем народ в худшем смысле этого слова. Здесь не было ни одного человека, выглядящего хоть сколько-нибудь прилично. Ни от одного человека здесь не исходило приятного аромата духов, туалетной воды, дезодоранта или хотя бы просто чистого тела. Над площадью, такой густой, что казался осязаемым, витал запах, сотканный из нитей перегара, свежескисшего и застарелого пота, испражнений, рвотных масс, гнили и разложения.

Ветер раздувал зловонное облако в разные стороны, словно хотел, чтобы ни один нос в городе не остался без острых ощущений.

– Птенчик мой, ты уверен, что было так необходимо приходить сюда? – зажимая нос шарфом, спросил доктор. В ответ азиат лишь ущипнул его за ягодицу.

– На площади Благоденствия лимузины дают за здорово живешь, – говорили люди. – Там, поди, еще и артисты будут выступать популярные, а не какой-то сраный Канатов! Вы видели, как вчера Канатов выступал на площади Почти Всех Звезд? Да если бы не рекламные ролики, я бы уснул со скуки. Ну и коп с пистолетом еще неплохо сыграл, хотя, с драмой перегнул, конечно.

– В жопу Канатова! Айда на площадь Благоденствия! – раздались крики.

– Там уже такая толпа, что километр к сцене не подберешься.

– Ничего! Подвинутся! Или тут у кого-то нет пера или кастета, а?

– Нет! Нет таких! Вперед, на площадь!

– Погодите! А вдруг это рекламный трюк? Например, здесь я не вижу никакого артиста Канатова. Может быть, на афише специально его харю изобразили, чтобы мы ушли отсюда на площадь Благоденствия. Мы туда такие придем, и здрастье нафиг – на сцене артист Канатов. Прошу любить и жаловать. Разводят нас, как лохов!

– А где вообще этот Канатов?

– Пес его знает. Всю ночь и на рассвете наркоманы сжигали жилые кварталы. Все думали, что они его ищут. Но они, по ходу, просто обдолбались и остановиться не могли.

Доктор Гаспарян и азиат подошли к артистическому шатру за сценой. Представление еще не начиналось. За пестрыми занавесками и перегородками слышались голоса, позванивали бубенцы, напевали флейты, шипели микрофоны и покашливали динамики. Там артисты готовились к выступлению.

Занавеска раздвинулась, и выглянуло молодое лицо интеллигентного вида и в очечках. Это был испанец, чудесный стрелок из пистолета. Стреляя по металлическим пластинам разного размера и толщины, он мог с помощью пуль сыграть настоящую симфонию.

– Добрый день, – сказал он, увидев голого азиата. – Вы тоже принимаете участие в представлении? Если не секрет, то какой у вас номер?

– Номер, мать твою? Твой номер шесть, сучонок. А я не какой-то гребаный номер. Я мать твою Единственная Настоящая Звезда мать ее в этой гребаной Вселенной, – ответил азиат.

– В таком случае, я счастлив и рад нашему знакомству. Я-то просто использую огнестрельное оружие в мирных целях, – улыбнулся испанец. – Не желаете ли пару дорожек за мир во всем мире?

Азиат и доктор скрылись за занавеской. Ровняя дорожки порошка пластиковой карточкой, испанец делился с азиатом сплетнями из мира шоу-бизнеса. Оказалось, что для сегодняшнего представления на рыночной площади Три Толстушки наняли сто артистов и всем им щедро заплатили.

– Неужели все артисты настолько жадны, что готовы выступать даже на торжище перед этим зловонным сбродом? – спросил доктор Гаспарян.

Испанец зашипел:

– Тсс! – Он прижал палец к губам. – Пожалуйста, будьте толерантнее и политкорректнее. Многим артистам было противно принимать участие в этом шоу. Но артисты ведь тоже люди, они не железные. Тем, кто отказывался, обещали тройной гонорар, и они соглашались. Поймите, у артистов тоже есть семьи, дети, старые больные родители, неоплаченные кредиты или наркозависимость, как у меня.

– Из-за таких вот мать их подонков настоящее гребаное искусство находится в глубокой мать ее жопе! – Азиат в сердцах плюнул прямо на зеркало с четырьмя аккуратными белыми дорожками.

В это время заиграла музыка. На центральной сцене началось представление. Толпа зашевелилась.

– Дамы и господа! Ледис энд джентльмен! – хорошо поставленным голосом с душевной теплотой сказал конферансье. – Сегодня великий день для всей страны и каждого из нас! День примирения – чистосердечного раскаяния, прощения и искренней светлой радости!

– Болотный пень тебе господин! – донеслось из толпы.

– Сам ты бледис и жопальон! Сосни микрофонца, ошкурок!

Конферансье хотел продолжить речь, но сделать это ему было не суждено. Кто-то прямо из-под сцены запустил в конферансье презервативом, заполненным кислотой. При столкновении с головой, презерватив лопнул, и едкая жидкость обдала все лицо несчастного.

Конферансье кричал, тер лицо руками, но ничего не помогало. Шипя и дымясь, кислота сожгла волосы, кожу, выела глаза и продолжала проникать все глубже в плоть.