Владимир Васильев - Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017

Холод уже пробрался под пальто, высасывая силы. Собственное тело казалось Лешке легким и прозрачным, как лед. Пришло в голову, что это тоже выход: просто дать морозу сделать свое дело. Лешка представил, как стоит на узкой тропинке, протоптанной в заваливших школьный стадион сугробах, — твердый и звонкий, как только что принесенная в дом новогодняя елка. Но все-таки недостаточно твердый: вот подлетает ворона и, хрипло каркнув, погружает стальной клюв в живот, а он все стоит, и снег лежит на плечах ровными пластами, так же как лежал на папином тулупе… да ведь кто-нибудь обязательно стукнет папе… Лешка вообразил, как отец гонит его домой, понукая тычками в шею, у всех на глазах, и ему захотелось сжаться в комок, чтобы никто не мог увидеть его лица — и самому никого не увидеть. Все узнают, что он натворил и что будет дальше. Ремень ( ты что еще выдумал щенок ) со свистом обовьется вокруг обледенелого бедра, и сначала Лешка ничего не почувствует, вообще ничего, кроме обжигающего холода, кожа будто онемеет, а потом придет боль и вместе с ней — крик, и отец занесет руку для следующего ( совсем обнаглел издеваться над отцом а ну заткнись ) удара.

Лешка, корчась от едкого как щелочь стыда, потер занемевший нос варежкой и нога за ногу поплелся дальше. Еще минуты три — тогда уж точно не пустят, и до весны проблема решится. Весной будет второй тест — для тех, кто болел или еще почему-то пропустил. Три месяца — целая вечность, за это время Лешка что-нибудь обязательно придумает. Зря он надеялся на Машину. Глупо было воображать, что он сможет сделать ( думаешь ты здесь самый умный ) такую сложную штуку.

Заснеженный школьный двор, залитый сереньким утренним светом, был пуст — только стоял у ворот неприметный автобус. Наверное, из-за теста, подумал Лешка: мало ли… Он сунулся было к главному входу и остановился: тест проходил в малом крыле, спецкорпусе. Лешка еще ни разу там не был — не пускали, да не очень-то и хотелось. Он с ненавистью посмотрел на сияющие чистотой окна. Никогда он туда не перейдет. Не будет он учиться с этими чистоплюями. Гады они все и халявщики.

Лешка решил постоять еще минутку — чтобы уж точно не пустили — и вздрогнул, заметив движение у стены главного корпуса. Под окном учительской, сжимая у горла воротник пиджака, скорчился на морозе длинный рыжий старшеклассник в пальто нараспашку. Нос его уже успел полиловеть. Уши пылали от напряжения.

Старшеклассник выпрямился и отпрянул. Почти сразу же заскрипела дверь главного входа, и Лешка обреченно замер, уже видя мысленным взором, как на крыльцо выдвигается монументальная фигура завуча. Но вместо этого в дверях показались двое в форме. Между ними шел бледный до синевы Сережка Юрин из десятого «А», известный на всю школу хулиган и отличник. Следом, нервно потирая руки, бежал директор. Лешка шагнул было назад, но тут же понял, что начальству сейчас не до него.

— Что случилось? — робко спросил он у старшеклассника, который, отступив от своего наблюдательного поста, с преувеличенным вниманием рассматривал какую-то точку за горизонтом. Тот покосился на автобус — Сергея уже усаживали; лицо директора, крутившегося рядом, походило на смятую пыльную тряпку. Рыжий возбужденно взмахнул красными, покрытыми цыпками руками и тихо затараторил:

— Да говорил я ему — плюнь ты на эту фифу, мало ли телок в школе, и посимпатичнее есть, тебе любая… ну, это. Не-ет, влюбился он, понимаешь. А она — ни в какую. Ну, он и заплатил Борьке, тому, кривому, из десятого «М». За приворот. Борьку еще вчера того. Неправомерное применение в личных целях, статья…

— Во дурак… — изумился Лешка. — Из-за девчонки…

Старшеклассник, очнувшись, окинул его взглядом и скривил веснушчатую физиономию.

— Что ты знаешь о любви, козявка, — с добродушным презрением процедил он, но внезапно пригнулся и, как нашкодивший кот, метнулся к дверям.

— Кононов! — прогремел голос завуча, и Лешка втянул голову в плечи. — Да как же ты умудрился опоздать?!

— Я… я погреться заходил, в магазин, — выпалил Лешка. — Меня теперь не пустят, да?

— А ну бегом…

Класс в малом корпусе ничем не отличался от обычного, разве что казался просторнее: большую часть парт из него вынесли. Лешка почувствовал укол разочарования. Он сам не знал, чего ожидал — то ли какого-то особого шика, то ли сверкающих, загадочных артефактов в шкафу, — но увидел только портреты на стенах, ничем не отличимые от портретов писателей в классе русского языка. Даже физиономии у них были одинаковые — серьезные до оскомины и большей частью бородатые. За тремя столами под доской (тоже самой обыкновенной) сидели учителя. У одной из училок, блеклой, будто застиранной, глаза были красные и заплаканные. Наверное, класснуха этого Борьки, догадался Лешка.

Среди учительниц возвышался толстый дядька с красным круглым лицом и носом-кнопкой. Он казался смутно знакомым — будто Лешка видел его однажды, давным-давно. Но память подсовывала только ряд шкафчиков с нарисованными фруктами. На Лешкиной дверце — пухлая бледная груша; рядом с ручкой — царапина, похожая на летящую птицу. «А теперь, дети, кто сумеет сделать этот кубик красным, тот получит конфетку…» У дядьки — целый пакет «Мишек на Севере»; рот Лешки наполняется слюной, он почти чувствует восхитительный вкус шоколада. В голове жужжит от напряжения, как будто туда засунули трансформатор. «Ну-ка, Лешенька, попробуй позвать гномика. Постарайся». Еще одна конфета. И еще одна. Незнакомый дядька сияет, как масленый блин.

Лешка сидит за столиком спиной к двери и смотрит в темное окно. Пахнет хлоркой и молочным супом. Последняя конфета жжет карман. Каждый раз, как дверь в группу открывается, пенка в Лешкиной тарелке морщится от сквозняка. Он не оборачивается. Если не оглядываться, тот, кто открыл дверь, может оказаться наконец мамой.

Вечность спустя так и происходит.

Еще одну вечность спустя Лешка протягивает конфету отцу. На голубой обертке проступили жирные пятна, аккуратный брусок превратился в бесформенный ком, но Лешка изнемогает от гордости. Тяжелая рука обрушивается на затылок, обрывая сбивчивый восторженный рассказ, и «Мишка на Севере» падает ( а ну быстро убери намусорил ) на пол.

— Кононов, спустись с небес на землю, — недовольно окликнула завуч, и Лешка вздрогнул, очнувшись.

— Кононов Алексей… — Толстый дядька радостно потер руки, будто предвкушая что-то приятное. — Как же, помню, помню… Ну, приступим.

«Я придумал Машину, — подумал Лешка, с отчаянной наглостью глядя толстому в глаза, — теперь вы меня не приберете». Он думал о Машине упорно, будто творил заклинания, и они сработали: на красной роже все явственнее проступали разочарование, недоумение, а потом — веселый, злой интерес. Маленькие светлые глаза цепко щурились, и от этого взгляда у Лешки зудел лоб. Толстяк азартно сыпал одно задание за другим, кивал с видом заговорщика, когда Лешка снова проваливался, и выдавал новую задачу. «У меня есть Машина, — думал Лешка, — а ваши тесты — чушь собачья».