Владимир Васильев - Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017

— Да, — сказала Герда, глядя ей в глаза.

— Ты поняла, за что стоит страдать, жертвовать, драться, идти на край света, расставаться с родными?

— Да, — ответила Герда.

— Ну, здорово, — сказала маленькая разбойница, отводя взгляд. — Как-нибудь заеду в ваш город, навещу вас.

Герда кивнула:

— Обязательно навести.

Маленькая разбойница пришпорила коня и понеслась вскачь.

— Дикая какая-то, — изрек Кай. — Тебе не кажется, что она — оборотень?

— У каждого свои недостатки, — задумчиво ответила Герда, думая о чем-то своем.

Все здесь было именно так, как Витя себе представлял, как помнил по фотографиям и фильмам: обшитые деревом стены, стол, покрытый зеленым сукном, на столе — бронзовая лампа, хрустальная пепельница, черные телефонные аппараты… Витя едва не подумал «старинные телефоны», но тут же мысленно поправился. Не было в них ничего старинного, пока еще не было.

А вот к чему Витя оказался не готов — так это к запаху трубочного табака. Не очень-то и противному, не очень резкому, но настолько устоявшемуся, что сразу понятно — тут курят. Все время курят.

— Здравствуйте, товарищ Сталин, — сказал Витя, волнуясь.

Сталин, изучавший бумаги в тоненькой папке, посмотрел на него, пыхнул трубкой, кивнул.

— Здравствуй, пионер Витя Солнышкин. Хорошая у тебя фамилия, радостная.

— Отец был беспризорником, фамилию свою не помнил, в детдоме придумали, — отбарабанил Витя. Вздохнул и добавил: — Только на самом деле это неправда. Отец фамилию помнит, она дворянская. Потому и не назвался.

— На отца доносишь? — добродушно спросил Сталин.

— Нет, товарищ Сталин, — сказал Витя. — Отец настоящий коммунист, а сын за отца не в ответе. Вы извините, я волнуюсь.

Сталин кивнул. Указал на кожаное кресло перед столом.

— Садись, пионер Солнышкин. Рассказывай, зачем пришел.

Витя сел. Перед ним оказался угол стола, на котором стоял большой поднос — чайник, стаканы в мельхиоровых подстаканниках, несколько вазочек с конфетами и печеньем.

— Ешь, пионер, — добродушно сказал Сталин. — Организм молодой, сладкого хочет.

Сладкого действительно хотелось, и Витя взял конфету. Развернул и сказал — отчаянно, будто прыгая вниз с парашютной вышки в парке культуры и отдыха имени великого пролетарского писателя Максима Горького:

— На самом деле, товарищ Сталин, организм-то молодой, а я сам — не очень. Я даже немного старше вас, товарищ Сталин. Мне шестьдесят четыре года.

Сказал — и замер. Что сейчас будет? Сразу выведут из кабинета? Врача вызовут.

— В каком году родился, Солнышкин? — спросил Сталин, откинулся в кресле и насмешливо посмотрел на Витю.

— В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем, — сказал Витя. И с горечью добавил: — В год вашей смерти, товарищ Сталин…

— Значит, у вас сейчас две тысячи семнадцатый… — задумчиво произнес Сталин. — Годовщина… Празднуете?

— Не очень, — признался Витя. Сталин вовсе не выглядел удивленным.

— Коммунизм?

— Нет, не построили. Социализма тоже нет. Советский Союз развалился, во всех республиках капитализм. На Украине война.

— Не в Белоруссии? — заинтересовался Сталин. — Точно?

— На Украине.

Сталин кивнул.

— Я должен все объяснить, — быстро заговорил Витя. — Я не знаю, как и почему это произошло… Мне кажется, что у меня был инсульт, я умирал… и вдруг оказался здесь. У вас. В одна тысяча девятьсот сороковом году. В теле пионера Вити Солнышкина. Я атеист, товарищ Сталин! Но наверняка есть тому какие-то причины, какие-то физические законы, не до конца изученные даже в двадцать первом веке.

— То есть это не какая-то машина времени господина Уэллса? — спросил Сталин. — Не научный эксперимент?

— Нет! Случайность! Первые дни я был уверен, что все это бред умирающего сознания, но потом понял — все взаправду!

Витя опустил глаза и вдруг обнаружил, что перед ним лежит целая гора пустых фантиков.

— Ты ешь, ешь конфеты, — добродушно сказал Сталин. — Мне нельзя, врачи не велят, а ты кушай, не стесняйся. Это ты раньше был взрослый, можно даже сказать — пожилой человек… как звали-то?

— Виктор, только фамилия обычная — Петров… — отодвигая опустевшую вазочку, сказал Витя. — Виктор Егорович Петров.

— Был ты пенсионером Виктором Петровым, а стал пионером Витей Солнышкиным. И организм твой — растущий и молодой. Ему конфет хочется. Ешь, еще принесут.

— Не надо, — сказал Витя, краснея. — Пионер должен быть скромным. Так вы мне верите?

— Верю, — сказал Сталин. — Всю ту информацию, которую ты сообщил Поскребышеву, тебе просто неоткуда знать. Даже если бы ты был немецким шпионом. Даже если бы ты был вундеркиндом. А как говорил товарищ Шерлок Холмс?

— Если отбросить все невозможное, то самое невероятное и окажется правдой! — зачарованно сказал Витя.

— Верно.

— Не знал, что вы читали Конан Дойля!

— Нельзя стать коммунистом, не обогатив свой разум всеми достижениями человечества, — отчеканил Сталин. — Как живется-то в новом теле, Виктор Егорович?

— Если честно, то неплохо, — признался Витя. — Я первые дни все время бегал. Иду куда-то — а ноги сами несутся! Бегу и хохочу. Прыгаю. И мир вокруг — такой яркий, такой настоящий! Последние годы я сильно хромал, зрение упало… это все последствия диабета… и вдруг новое, крепкое тело!

Сталин доброжелательно кивнул.

— Еще у меня собака есть, — зачем-то сказал Витя. — Я всегда хотел собаку, с детства, но у меня аллергия. Это такая болезнь, чихаю от собачьей шерсти. Чихал и глаза слезились. Теперь нет. Воспитываю сторожевого пса Мухтара для наших доблестных пограничников!

— А как же Витя Солнышкин? — спросил Сталин. — Настоящий?

Витя опустил глаза.

— Не знаю, товарищ Сталин. Может быть, он на мое место попал? Ну, невесело, конечно, мальчишке в старика превратиться…

Сталин кивнул, понимающе и сочувственно.

— А может, и нет? Я ведь его жизнь тоже помню, мысли какие-то его, мечты, страхи… Может, мое сознание его подавило, растворило в себе? Но я не виноват. Я не хотел! Тогда у нас одно тело на двоих, и жизнь одна, и разум. Я ведь раньше не сильно вас любил, товарищ Сталин. То есть позже. Ну, вы поняли, да? Знаете, начитался всякого… А когда стал Витей Солнышкиным — совершенно по-другому стал относиться!

— Вполне возможно, — согласился Сталин. — Так что ты хочешь мне рассказать, Витя-Виктор?

— Будет война, товарищ Сталин. — Витя понял, что разговор наконец-то пошел о серьезных вещах, сложил на коленки руки, все время тянувшиеся за конфетами, и смело посмотрел Сталину в глаза. — К счастью — еще не сейчас. Не в сороковом.

— А в каком?

— Двадцать второго июня сорок первого года!