Нил Шустерман - Непереплетенные - книга сэмплов

Первая операция — пересадка сердца — назначена на пятницу, то есть через три дня после прибытия добровольца в Зелёную Усадьбу. Его сердце продадут на чёрном рынке, заменив его бычьим, вдвое большим по размеру.

Кунал присутствует на второй беседе доктора с этим парнем — на предоперационном обсуждении.

— Конечно, нам придётся расширить твою грудную клетку, — небрежно сообщает Роден. — Но это довольно просто.

Слуга наблюдает за Колтоном, но тот ничем себя не выдаёт. Неужели он не напуган до смерти?! Кунал пришёл в ужас, когда доктор обратил на него внимание. Но он и не вызывался добровольцем. Его выбрали.

Возможно, поэтому с американцем обращаются иначе, чем с остальными.

— На ночь запри его в комнате, но днём пусть гуляет по усадьбе, — инструктирует доктор слугу. — И всё-таки внимательно за ним присматривай. Сопровождай, куда бы он не пошёл.

— Почему, доктор Роден? — осмеливается спросить Кунал. — Почему он не в цепях?

Доктор оскорблён:

— Ты задаёшь мне вопросы?!

— Только чтобы понять.

Роден вздыхает.

— Скорее всего, он умрёт. Если не после этой операции, так после следующей. Без неудач невозможен прогресс, верно? Но меня восхищает храбрость этого юноши. Хотя бы это я могу ему позволить — день-другой свободы.

Ужасно не хочется играть роль лакея при избалованном американском подростке. Но, вспомнив, что предстоит этому парню, Кунал немного смягчается.

На следующее утро индиец устраивает Колтону экскурсию по Зелёной Усадьбе — хотя бы по тем местам, куда позволено заходить самому Куналу. Библиотека, забитая заплесневелыми книгами. Святилище — ибо пока в этом месте не поселились люди, здесь обитали боги. И веранду наверху, с которой за электрифицированной оградой можно увидеть джунгли и Таиланд на востоке. Граница так дразняще близка — едва ли в километре от лагеря.

Конечно, повсюду торчат охранники, и хотя, завидев Колтона, они крепче перехватывают своё оружие, они знают, что он неприкосновенен. До тех пор пока его не коснётся докторский скальпель.

Кунал совершает ошибку — приводит Колтона в северное крыло. И тот застывает на месте, услышав звуки. Совсем не те звуки, что раздаются в центральном дворе. Там скребутся и лепечут существа, уже прожившие какое-то время в своём исковерканном теле, пытающиеся смириться с тем, что превратились в экспонаты кунсткамеры. Здесь же, в северном крыле — звуки переходного состояния. Бездонный вой Чистилища.

Кунал пытается увести спутника, но тот идёт прямо к надёжно запертым двойным дверям, за которыми слышны приглушённые стоны и вопли. Врата ада, собственность Родена.

— Послеоперационная палата, — неохотно информирует Кунал. — Некоторые выживают, некоторые умирают. Некоторые хуже, чем умирают. Тебе туда не надо. Ты там будешь очень скоро.

Он хватает Колтона за руку и тянет назад, но тот вырывается.

— Тише!

Кунал оглядывается — нет ли поблизости охранников, потому что доктор не любит, когда он забредает в северное крыло. И тут в общем хоре они различают голос, просящий о помощи на английском. С австралийским акцентом.

— Твой друг, — говорит Кунал. — Живой. Пока.

— Что с ним сделал Роден?

— Ещё не знаю. Узнаю, когда выйдет.

Удаляясь от послеоперационной палаты, индиец ловит нечто во взгляде Колтона. Нечто большее, чем покорность планам Родена. Намёк на сопротивление. «Может быть, — размышляет Кунал, — этот американец не так уж прост».

Теперь все надежды Колтона — на тоннель, который, возможно, не существует. Всё его внимание приковано к дереву в центре двора. Он ходит и ходит вокруг него, стараясь не вызвать подозрений. Корни огромные и извилистые. Даже если здесь когда-то был колодец, он наверняка разрушен.

— Хочешь залезть на дерево? — спрашивает Кунал. — Лучше сейчас. Позже не получается. Позже ты или труп, или лошадь. Лезь сейчас. Я тебя учу.

Н-да, в выражениях особо не церемонится. Что, впрочем, неудивительно при таком скудном запасе английских слов. Колтон качает головой.

— Если я сломаю шею, Роден тебя по головке не погладит.

— Я помогаю, — настаивает спутник. — Давай.

Похоже, единственная радость Кунала — обретённое им умение лазать по деревьям, и Колтон задумывается о поразительной способности людей приспосабливаться ко всему, что бы с ними ни произошло. Если Колтон выживет, сумеет ли он приспособиться? Но он пока не готов вообразить, на что будет похожа его жизнь, если немыслимая операция закончится успешно.

Подойдя к дереву, Колтон замечает между корнями дыру размером с кулак и опускается на корточки, чтобы её осмотреть.

— Там плохо, — говорит Кунал. — Питоны.

— Я думал, бирманские питоны живут на деревьях, а не под ними.

Спутник пожимает плечами.

— Тогда крысы. Большие. В Бирме много большого.

И всё же Колтон бьёт ногой по краю дыры, земляной ком падает внутрь, немного увеличивая отверстие. Доброволец улыбается, глядя на Кунала, уже начавшего подъём, и присоединяется к нему. Но забраться выше нижних веток ему не даёт окрик охранника, потому что Куналу можно, а Колтону нельзя. Ну и ладно. Колтон спускается, салютует охраннику и отправляется в свою комнату. Он узнал всё, что требовалось.

Колтон понимает, что если он собирается бежать, ему нужен человек, который имеет возможность свободно разгуливать по дворцу. Сообщник. И когда слуга приносит ужин, Колтон решается рискнуть.

— Кунал, а если я тебе скажу, что отсюда можно сбежать?

Тот лишь смеётся.

— Я отвечать, что ты псих.

— То отверстие между корнями — не просто крысиная нора. Там тоннель. Я уверен, он ведёт в джунгли, может, даже к тайской границе.

Кунал задумывается.

— Ты хочешь уйти отсюда? Подумай!

Глаза собеседника увлажняются.

— А что мне там, снаружи?

— Что бы ни было, это лучше, чем здесь. Ты не должен быть дрессированной обезьянкой доктора.

Кунал в гневе отшатывается, и Колтон понимает, что брякнул глупость.

— В семь я приношу тебе завтрак. Ты со мной не говоришь, я с тобой не говорю.

И стремительно ковыляет из комнаты, звякая на ходу связкой ключей.

Американец точно свихнулся — сам только что это доказал. И всё же Кунал не может выбросить из головы его слова. «Ты не должен быть дрессированной обезьянкой доктора». Это его роль, верно? Домашний любимец. Животное, которое доктор обучает разным трюкам для собственного развлечения. Лезь на дерево. Говори по-английски. Держи осанку.

Вечером, как обычно, Кунал прикладывает лёд к болезненно зудящим лодыжкам, но после, когда засыпают все, кроме ночных охранников, он покидает свою комнату на верхнем этаже. Тайком пробирается вдоль балкона, огибающего внутренний двор, к месту, где ветви дерева дотягиваются до стены. Прыгает на ветку и тихо скользит вниз, пока не добирается до корней. Для ночных патрульных дерево — слепое пятно. Они наблюдают за воротами и дверями, то есть барьерами, удерживающими людей внутри или снаружи.