Вадим Михальчук - Глория

Следующий день показал мне, что многое может измениться, но некоторые вещи остаются неизменными всегда.

Утром Марта накормила меня кашей, вынесла судно (неприятнейшая неизбежность неподвижных существ) и в комнату вошел Арчер. Вот уж он не изменился ни на йоту: подтянут, собран, молчалив. Он внимательно оглядел стену позади меня, хмыкнул и втащил в комнату ящик с инструментами. Складным метром он измерил кровать, на которой в полном замешательстве лежал я, и копался в инструментах довольно долго, пока я не спросил его:

— Что ты там делаешь?

Стук железа прекратился и он встал надо мной, как карающий меч. Он посмотрел на меня и выдал мне речь:

— Ты лежишь и становишься слабым. Еще месяц-два и ты заплывешь жиром, как кабан на откорме. Я приделаю пару блоков к стене и буду регулировать твой вес. Будешь заниматься каждый день.

Арчер посмотрел на меня и приступил к работе. Послышался невыносимый грохот, когда он вбивал в стену железные крючья. Через две минуты в комнату ворвалась Марта. Выражение ее лица говорило о том, что она собиралась испепелить любого, кто посмел нарушить мой покой. Но она увидела Арчера и вышла, притворив за собой дверь. Арчера он, судя по всему, боялась и недолюбливала. Я часто замечал, как она недовольно посматривала на Арчера, но он был правой рукой Артура, а она была женщиной Артура, так что они терпели друг друга ради Артура. Вообще, жизнь в нашей семье требовала уступок от всех, не унижая при этом достоинство каждого. Я, с одной стороны, понимал, почему Марта недолюбливает Арчера. Женщины чувствуют натуру мужчины гораздо лучше, чем те же мужчины. Она чувствовала, что Арчер беспощаден ко всем, кроме Артура, Арчер никогда не проявляет своих чувств внешне, никогда не поймешь — сердит он или спокоен, в ярости он или все еще держит себя в руках. Любая женщина терпеть не может неожиданностей. С другой стороны, я знал, что для Арчера не существует ничего, кроме дружбы Артура и еще нескольких людей, которых Арчер терпел ради Артура. Арчер разорвал бы за Артура любого, это была больше, чем дружба, это было братство по крови. Сейчас я просто уверен, что Марта была спокойна за Артура, зная, что Арчер с ним. Марта могла не любить Арчера, но она знала, что надежнее человека для ее мужа, чем Арчер, нет и никогда не будет. Артур как-то говорил, порядочно поддавши: «У мужика должна быть любимая женщина и верный друг. Любовь женщины и верность друга нельзя купить за деньги. Это можно только заслужить». Тут, как всегда, я влез в разговор: «А как?» Он улыбнулся и ответил: «Не спрашивай, малыш. Ты должен узнать все это сам».

Два часа Арчер стучал молотком, прикреплял блоки, протягивал стальную проволоку сквозь отверстия блоков. Он открыл окно и свежий юго-восточный ветер поздней осени врывался в комнату, расшвыривая пыль по углам, проводя холодной рукой по шее. Я закутался в одеяло поплотнее и заснул в комнате, заполненной свежим воздухом и дыханием океана. Я заснул и спал спокойно. Кошмары оставили меня. Черный человек со сросшимися бровями не преследовал меня в моем сне. Мне снился океан, таким, как его видишь с мыса у порта, когда соленые брызги летят тебе в лицо. Ветер гудит в ушах, белые клочья пены пытаются оторваться от закипающих волн. Чайки летают над водой, их крики печальны, как плач ребенка.

Я закрываю глаза сейчас, но до сих пор вижу свинцовые волны, ощущаю соленую воду на губах и слышу жалобные крики чаек над предштормовым океаном...

Дальше все вошло в обычное, если так можно сказать, русло. Я просыпался рано, сам умывался — просто ставил таз с водой со стула рядом с кроватью себе на живот и брызгался водой в лицо, потом занимался — три подхода на каждую руку по десять движений разным хватом рук. Тяжести мне ставил Арчер вечером накануне. Затем завтракал и принимал посетителей. Часто это был Лис — играл со мной в карты, рассказывал новости, Чарли — он почти всегда приносил мне яблоки или что-нибудь вкусное. Артур обычно читал газету по утрам у меня в комнате. Потом я делал два раза по два подхода с меньшей тяжестью и делал наклоны, пытаясь не сдвинуть с подвесок загипсованную ногу. К тому же Арчер заставлял меня делать разминку для верхней части туловища. Он строго подсчитывал количество упражнений, но никогда не доводил до полного упадка сил. Потом обед и сон. Вечером часто в моей комнате Марта вязала вместе с Розой — девушкой Чарли. Вообще девушек стало меньше — на консервной фабрике появились вакансии и многие нанялись на работу, снимая комнаты по соседству с рынком Росса, почти рядом со Средним городом. Я тянул тяжести в третий и последний раз за день, делал по настоянию Арчера большее число подходов и поэтому засыпал, как убитый.

Времени было много и я думал обо всем — как там носятся по осенним улицам в дождь и грязь гонцы, как дон Чезаре сидит в своей конторе за своим колоссальным дубовым столом, чья теперь бывшая моей цепь. Что делали Артур, Чарли, Блэк, Арчер и Лис во время облавы? Кто такой дон Торио? И тут же, без всякого перехода думал о том, что Марта приготовит на завтрак и какой будет погода завтра — будет солнце или пойдет дождь? Часто вспоминал Саймона, Любо и Мону и, засыпая, просил кого-то, не знаю кого, но просил за них, чтобы у них все было хорошо, просил за всех наших. Я засыпал, но просыпался под утро от странных безоблачных снов, в которых я летал над облаками, где-то рядом с солнцем...

Нога заживала, под повязкой чесалось немилосердно. Вы никогда не пробовали чесать гипс?!

Все шло, как и раньше. Артур и ребята уходили в Город на два-три дня, возвращались и проводили столько же времени дома.

В городе прочно обосновалась зима. Ледяные норды ревели в трубах, срывая вывески и сбивая пену с волн в гавани. Ветра бились в стены домов вперемешку с упругими струями воды, летящей из низких свинцовых облаков. Иногда дождь шел несколько дней подряд, улицы превращались в реки мутной воды, смывавшей мусор и опавшие листья.

С каждым днем мне все меньше и меньше хотелось говорить. Я вспоминал все, что произошло со мной за всю мою короткую жизнь. Если раньше я склонен был к тому, что жизнь была не такой уж плохой, то сейчас мне вспоминалось все самое плохое, что происходило со мной. Я вспоминал то, о чем раньше никому не говорил. Однообразными повторами — Селкирк, пулеметы, Никиш — я доводил себя до бешенства. Бывали моменты, когда только сломанная нога не давала мне сокрушить все, что находилось в комнате. Я представлял себе, как вцепляюсь в горло Никиша, как бью его, режу ножом. Эти мечты доставляли мне тогда большое удовольствие, что показывает, как близко я был к тому, чтобы сойти с ума.

Я не мог себе позволить кричать на Артура или на кого-нибудь из домашних. Поэтому я выкладывал всю свою злость на тяжестях. С каким-то нелепым, но вместе с тем понятным, удовольствием я чувствовал, как дрожат мои мышцы после серии упражнений. Усталость и опустошенность, приходящие ко мне, позволяли засыпать и не видеть снов. По крайней мере, какое то время я не видел снов. Потом стало хуже.