Патрик О'Лири - Невозможная птица

– Да, – кивнул он, уставившись на её грудь. – Я думаю, да. Определённо. – Потом он поднял на неё взгляд (она исследовала его виски) и спросил: – Ты это так называешь?

– Ты хорошо держишься. – Он чувствовал аромат её дыхания. Мята. – Как малыш?

Он пожал плечами.

– Знаешь, Дэниел, ты ведь мой любимый клиент. Я бы не хотела потерять тебя.

Такая мелочь, как ушедшая жена, здесь роли не играет, не так ли? Ушедшая. Уход. Странные слова. Для этого было более подходящее слово, но он даже ради спасения собственной жизни не смог бы его произнести.

– Дэниел? – Она опять держала его за подбородок и легонько покачивала его голову взад-вперёд. – Кажется мне, что тебе надо поискать чего-нибудь новенького.

– Новенького?

– Посмотреть на вещи по-другому. Может, не так широко. Убрать излишки.

Так, ну, это уже воняет. Дэниел ненавидел, когда в книгах метафорическое содержание вылезало на поверхность – подтекст, вытаскиваемый нетерпеливым автором на уровень текста.

– Послушай, – сказал он, вставая, и хлопья волос посыпались на его шлёпанцы. – Не надо. Не надо, пожалуйста. Я не в отчаянии. Я не влюблён в тебя. Моя жена… Она просто… – Ему было трудно дышать. – Постричься – это ещё не значит завязать роман.

Рэчел посмотрела на него.

– Сядь, – сказала она.

Он сел. Она спрыснула его из маслянистого флакона и провела рукой по его волосам.

– Кто говорит о том, чтобы завязать роман? – сказала она (щёлк). – В любом случае, ты не мой тип (щёлк, щёлк). У меня более изощрённый вкус в плане секса.

– Секса? – каркнул он.

– Ой, перестань. Я не ангел сострадания. Просто я считаю, что тебе это нужно.

Было очень трудно понять, куда смотреть.

– Ты хочешь?..

– Что ж. Пожалуй… Но… не сейчас.

Почему, удивился он. Почему не сейчас?

– Без проблем, – сказала она. – Но имей меня в виду, – она наклонилась ближе. – Не беспокойся (щёлк). Я не какая-нибудь лесбиянка, – она улыбнулась. – Ну… то есть да. Но я не настаиваю на этом.

Дэниел заплакал. Он смотрел на обрезки волос на красном кухонном полотенце, повязанном вокруг его шеи, и плакал.

Рэчел держала его, обняв своими полными руками за плечи. Как медведица, нянчащая детёныша.

Он открыл рот и не смог издать ни звука.

Через некоторое время Рэчел подошла к холодильнику, достала жестянку пива, отпила и протянула ему. Она вытерла слезы с его щёк, и он глотнул. Вкус пива был изумительным. Действительно, он был превосходным. Стоя позади, Рэчел протянула ему ручное зеркальце, чтобы он мог взглянуть на конечный результат.

– Превосходно, – сказал он, глядя на свой профиль и мельком – на отражение её тела.

– Ну и чудно, – сказала она.

– Покажи мне твои груди, – попросил он, чувствуя холод банки в руке.

Он услышал, как она засмеялась, и потом – как она снимает блузу.

– Не подсматривай, – сказала она, и он опустил зеркальце на колени.

Он запомнил щелчок выключателя бра. Затем она вышла вперёд из-за его спины и встала посреди кухни. Крупная женщина с весьма крупными грудями. Она скрестила руки на животе и смотрела, как он смотрит на неё. Забавно, но он не сравнивал её ни с кем. Её груди были прекрасны сами по себе, в отвлечённом смысле. Они могли бы быть грудями любой другой женщины. Какая поразительная мысль. Какое тонкое наблюдение. На какие-то тридцать секунд боль отпустила Дэниела, и он, казалось, впервые за многие годы почувствовал себя живым. Желание, безопасное и гипотетическое, водоворотом закружилось у него внутри. Он глубоко вздохнул и сглотнул.

– Спасибо тебе.

– Не за что. Не поможешь мне с моими шмотками?

Она натягивала обратно свою блузу, а он убирал её парикмахерские принадлежности, когда обнаружил странную вещь: на дне её огромного африканского кошеля лежала маленькая птичка с красным горлышком. В точности как у Шона.

Рэчел пришлось напомнить, чтобы он заплатил ей. И перед тем как она ушла, он обещал ей, что не пропустит следующую стрижку.

В дверях, охваченный внезапным приступом раскаяния, Дэниел сказал,

– Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я…

Рэчел положила прохладный палец на его губы, прервав его на полуслове.

– Не надо портить это, – сказала она.

Майк пришёл в себя на заднем сиденье незнакомого серого автомобиля. Его глаз ныл, его руки онемели, а его толстый бумажник углом впился ему в зад. Поездка была спокойной. Его окружали три здоровых мужика, очевидно какие-то агенты. Он как-то уже встречался с агентами ФБР – в Детройте, где он жил в одном доме ещё с дюжиной наркоманов, – вежливые люди в солнцезащитных очках и в дешёвых тесных костюмах, задающие сотни вежливых вопросов. «Можно войти? Вы слышали о бомбёжке ROTC? [12]Вы узнаете этого человека? Видели ли вы его в последнее время? Не возражаете, если мы обыщем дом?» По какой-то причине чем более они были учтивы, тем больший страх внушали. И тем более виновным он себя ощущал. Предубеждения человека, выросшего в католичестве, трудно преодолеть.

Несколькими часами позднее, когда они уже ехали к северу от Сан-Франциско, направляясь на восток, Майк сказал, что хочет в туалет, и они свернули к обочине. Чернокожий верзила прикурил сигарету от серебряной «зиппо», потом расстегнул Майка и ухватил его сзади за пояс, так чтобы он мог нагнуться вперёд и направить свою струю мимо ботинок. Это было унизительно. Несколько часов он сканировал свою память, ища, что он мог сделать не так. Он решил, с некоторым облегчением, что это, видимо, из-за просроченных штрафов. Иисусе, уж слишком они строги! Вся эта суета – из-за каких-то вшивых шестисот баксов за неправильную парковку?

– Можно позвонить? – спросил Майк, продолжая мочиться, боясь встретиться глазами с чернокожим.

– Кому ты хочешь звонить? – отвечал низкий глубокий голос.

– Моему адвокату.

– Он живой, – сказал чернокожий, как будто это все объясняло. – Ты закончил? Я застегну тебя. Стой смирно. – Верзила хохотнул. – Не бойся, я предпочитаю девочек.

У машины он мягко положил руку на светлые волосы Майка и пригнул ему голову, помогая сесть на заднее сиденье.

Когда они тронулись, Майк решил, что больше не вынесет неопределённости.

– Что я сделал? – спросил он худощавого, сидевшего на переднем сиденье.

Худощавый (скандинав, подумал Майк) обернулся и что-то беззвучно проартикулировал двум своим коллегам – водителю и чернокожему, сидевшему рядом с Майком – кобура его пистолета била Майка в бок на каждом повороте.

– Гип? – спросил водитель.

– Гип, – кивнул чернокожий.

Худощавый покачал головой.

– Не думаю, ребята, – он перебросил руку через сиденье, снял чёрные очки и вперил в Майка взгляд голубых глаз. – У нас тут есть одна живая.