Карл-Юхан Хольцхаусен - Цвет надежд – зеленый

– Мой контроль касается действия красящего вещества.

Пружина не мог удержаться, чтобы не осадить этого наглого докторшнку.

– Красящее вещество? Дерьмо, а не красящее вещество! – выпалил он, ткнув пальцем в Густафссона, но тут же опомнился. – Он... Да он с каждым днем становится все зеленее и зеленее. Из-за, этого вам нечего беспокоиться.

Густафссон хотел выйти на свет. Пружина быстро толкнул его обратно:

– Сядь!

Доктор объяснил, что должен каждую неделю хотя бы. бегло осматривать Густафссона. По мнению Пружины, в таком осмотре не было никакой необходимости.

– Густафссон выступает на эстраде с песнями. Тысячи людей видят, что он зеленый, как лягушка. А сейчас, доктор, извините, у нас, к сожалению, нет больше времени. Если хотите осмотреть Густафссона, приходите, когда это будет удобно нам.

– К удивлению, доктор Верелиус сдался перед их доводами.

– Ну что ж, не буду мешать, приду в другое время.

Пружина сразу успокоился. Пусть доктор не тревожится. Он самолично следит за Густафссоном, как заботливая мать за своим ребенком.

С этими словами он закрыл за доктором дверь, вытащил коробку с гримом, достал карандашик и стал пробовать грим на себе, не прерывая разговора с Густафссоном:

– Тебе следует остерегаться этого доктора. Самое лучшее – сменить квартиру. Переезжай-ка в другой конец города, пусть тогда рыщет да ищет, а мы тем временем будем разъезжать с выступлениями.

– Как же я буду выступать, если с меня сойдет краска?

– Будешь гримироваться! Взгляни на меня. Как я тебе нравлюсь? – Он повернулся к Густафссону. – Видишь, мы с тобой словно близнецы!

Густафссон отшатнулся:

– О черт!.. Неужели я так выгляжу?

– Конечно! – уверил его Пружина. И снова раздался звонок в дверь.

Открыла Ингрид. Вошедший был ей незнаком. Зато Пружина, выглянувший в переднюю, сразу узнал его. Это был журналист. Тот, что ходил в берете. Берет поклонился Ингрид. Назвал свою фамилию. Ему хотелось бы видеть господина Густаф...

Он не закончил.

– А, вот и он сам! Что с вами, господин Густафссон? По-моему, вы были гораздо выше.

– Я не Густафссон, – отрезал Пружина. – Густафссон в гостиной.

– Да, да, теперь вижу, – сказал Берет. – Я вас узнал. Вы тоже стали зеленым? А вы в чем провинились?

– Ни в чем. Меня в тюрьму не сажали. – Пружина был оскорблен. – Просто решил загримироваться. Зеленый цвет теперь в моде.

– Ясно.

– Хочу поддержать Густафссона, – прибавил Пружина. – А то ему как-то одиноко. Теперь мы с ним зеленые на пару.

– Да, да. После последней истории это, наверно, необходимо.

Ингрид молчала. Она не понимала, что происходит. Пружина гримируется, Пер прячется в тень. Доктора отсылают прочь. А теперь, в придачу ко всему, в дом является журналист.

Нужно разобраться, в чем дело. А для этого необходим свет поярче. Ингрид щелкнула выключателем, и гостиную залил яркий свет.

– Про какую это историю вы толкуете?

– Про ту, о которой напечатано в сегодняшнем номере «Квеллъсбладет», – объяснил Берет.

– А что там такое? – полюбопытствовал Густафссон.

– Да ничего особенного, – испуганно вмешался Пружина. – Пустяки. Небольшая реклама. Мы лично так к этому отнеслись, господин редактор. А теперь нам пора, господина Густафссона ждут. Он у нас нарасхват. Все хотят его видеть, ангажементов полно. От некоторых приходится даже отказываться. Напишите об этом в своей газете! – Он хотел улизнуть вместе с Густафссоном, но Берет загородил им дорогу.

– Может, господин Густафссон сам что-нибудь скажет?

– А что вас интересует? – Густафссон остановился.

– Например, ваше мнение о такой форме наказания. Что вы об этом думаете?

– Что я об этом думаю? – Густафссон опустил глаза в землю. – Что думаю? Могу рассказать, о чем я думаю по ночам. Другие могут укрыться за стенами, думаю я, А я этого не могу. Другие могут бежать. А я не могу. Другие могут перелезть через ограду и переплыть рвы с водой. А я не могу. Разве можно убежать от самого себя? Скажите, можно?

Он глубоко вздохнул и продолжал:

– Зеленый цвет всюду преследует меня. Так зачем мне его скрывать? Почему не крикнуть: смотрите! Смотрите все, какой я зеленый! Пожалуйста, смотрите все... но извольте за это платить!

Тут Пружина не выдержал:

– Правильно, Густафссон! Пусть платят. А теперь идем.

И он потащил Густафссона за собой, сперва вниз по лестнице, а потом на стоянку такси. Берет спрятал блокнот.

– Я и не подозревал, что ваш муж принимает все так близко к сердцу.

– А между тем это так, – сказала Ингрид. – Для него это очень трудное время.

– Не огорчайтесь, оно скоро пройдет, – утешил ее Берет. – Осталось каких-нибудь десять или одиннадцать месяцев.

– Одиннадцать месяцев – это вечность.

– Последний вопрос. Он знал, что напечатано в сегодняшней «Квелльсбладет»?

– Нет. – Увидев насмешку в глазах журналиста, Ингрид поспешно добавила: – Поверьте мне, господин редактор, я тут ни при чем. Это господин Фредрикссон не разрешил мне показать ему газету.

– Фредрикссон? Ах, это тот, который зовет себя Пружиной? Ясно, ясно. С этим типом мы еще когда-нибудь столкнемся.

«Только бы они больше ничего не писали про нас», – подумала Ингрид, закрывая за ним дверь.

Память, она как уж, который прячется под камнем. Листаешь однажды подшивку газет двадцатилетней давности и вдруг тебе на глаза попадается статья о капитане Карлсене. Многие ли теперь помнят о нем?

А ведь в те времена он был у всех на уме. В Атлантике его корабль попал в шторм, на судно обрушились громадные водяные валы. Они буквально раскололи корабль пополам. Команда спустилась в шлюпки, все, кроме капитана Карлсена. Он не пожелал сдаться. За ним наблюдали с самолетов-разведчиков, его борьбу за свою жизнь и за жизнь своего корабля показывали в кинохрониках и фотомонтажах. У капитана была возможность спастись па других судах, но он не сдался. Он оставался на борту до тех пор, пока корабль не отбуксировали в порт. Карлсен совершил подвиг, и весь мир приветствовал его. Потом этот случай послужил сюжетом для фильма. Судьбе было угодно, чтобы именно эту картину показывали в кинотеатре повторного фильма в тот вечер, когда Уве и Грета ушли из дома.

Вернувшись домой, они рассказали дедушке про фильм, и, как ни странно, дедушка вспомнил капитана Карлсена. Но фильм он не смотрел. Дедушка вообще не ходил в кино.

– А потому не хожу, – сказал он, – что там видишь людей, которым живется, хуже, чем тебе, и переживаешь за них. Или тех, которым живется лучше, и ты им завидуешь. Самое милое дело довольствоваться тем, что имеешь, и, если имеешь немного, довольствуйся малым. Бог посылает смерть, а черт наследников. Поэтому лучше, если после тебя ничего не останется.