Клиффорд САЙМАК - МИР КЛАДБИЩА

– Думаю, ни к чему, – отозвался он. – У вас сложилось в корне ошибочное представление, будто на Земле есть что-то еще, кроме Кладбища.

Поверьте мне, милейший, ничего на ней больше нет. Земля – никудышная планета. Десять тысяч лет назад люди изгадили ее и бежали в космос, и если бы не мы, кто бы сейчас про нее помнил? Поразмыслите хорошенько. Мы можем договориться к взаимному удовольствию. Меня заинтересовала та новая форма искусства, о которой вы говорили.

– Послушайте, – сказал я, – давайте кончать. Я не собираюсь пахать на Кладбище. И должность штатного писаки в вашей фирме меня не устраивает. Я вам ничего не должен. Более того, я заплатил вашему драгоценному капитану пять тысяч кредиток, чтобы он доставил нас сюда…

– А на звездолете паломников, – перебил Белл раздраженно, – вам пришлось бы заплатить куда больше. Да и груз ваш сократили бы вполовину.

– По-моему, – бросил я, – заплачено было достаточно.

Я повернулся и вышел не попрощавшись. Спускаясь по ступенькам крыльца, я увидел автомобиль красного цвета, припаркованный у подъезда административного корпуса, на отведенном для стоянки месте. Сидевшая в нем женщина глядела прямо на меня с таким видом, как будто мы с ней были знакомы.

Цвет машины неожиданно напомнил мне об Олдене, где все и началось.

Дело было под вечер. Я сидел в саду, разглядывая пурпурное облако на розовом горизонте (небеса Олдена розового цвета), слушая пение птиц, которое доносилось из небольшой рощицы у подножия садового холма. Я наслаждался их песнями, и тут на пыльной дороге, что бежала через песчаную равнину, показалось это чудище восьми футов ростом. Двигалось оно неуклюжей походкой пьяного бегемота. Наблюдая за ним, я мысленно умолял его пройти мимо и оставить меня наедине с чудесным вечером и пением птиц.

Я пребывал в глубокой депрессии и больше всего на свете хотел остаться один, рассчитывая найти в одиночестве исцеление. Ибо в тот день я столкнулся лицом к лицу с жестокой реальностью и вынужден был признать, что у меня нет ни малейшей возможности попасть на Землю, пока я не раздобуду где-нибудь еще денег. А раздобыть их мне было негде. Что-то я наскреб сам, что-то одолжил, но сумма оказалась крохотной. Будь у меня надежда на успех, я бы, наверное, отправился воровать. Будущее виделось мне окутанным беспросветным мраком. Я твердил себе, что хватит предаваться бесплодным мечтаниям, ведь построить такого композитора, как мне хочется, я все равно не в состоянии.

Сидя в саду, я наблюдал за восьмифутовым чудищем и желал всей душой, чтобы оно прошло мимо. Но надеяться на это было бессмысленно, поскольку, кроме моего сада, вокруг ничего не было.

Судя по всему, чудище было рабочим роботом, быть может, роботом-строителем. Хотя что делать роботу-строителю на Олдене? Никакого активного строительства тут не ведется. Подковыляв к калитке, робот остановился.

– С вашего разрешения, сэр, – сказал он.

– Добро пожаловать, – проговорил я сквозь зубы.

Он отодвинул щеколду, прошел в калитку и аккуратно запер ее снова.

Приблизившись ко мне, он медленно опустился на землю и прошипел что-то вежливое. Вы слушали, как шипит трехтонный робот? Уверяю вас, впечатление остается жуткое.

– Хорошо поют птички, – произнесла гора металла, сидя на корточках рядом со мной.

– Да, неплохо, – согласился я.

– Позвольте представиться, – сказал робот.

– Прошу, – ответил я.

– Меня зовут Элмер, – сказал робот. – Я свободный робот. Меня отпустили на свободу много веков назад, и с тех пор я принадлежу самому себе.

– Поздравляю, – хмыкнул я. – И как жизнь?

– Неплохо, – ответил Элмер. – Брожу, знаете, туда-сюда.

Я кивнул. Мне доводилось встречать свободных роботов-бродяг. После многих лет рабства закон, наконец, уравнял их в правах с людьми.

– Я слышал, – продолжал Элмер, – что вы собираетесь вернуться на Землю.

Именно так он и сказал; «вернуться на Землю». Минуло десять тысячелетий, и какой-то робот надумал вернуться на Землю. Как будто человечество покинуло ее только вчера!

– Тебя неправильно информировали, – сказал я.

– Но у вас есть композитор…

– Всего лишь каркас, с которым придется немало повозиться, прежде чем он окажется на что-либо способным. Такой хлам на Землю тащить не стоит.

– Плохо, – вздохнул Элмер. – Где же еще сочинять композиции, как не на Земле! Правда, тут есть одно «но»…

Неизвестно почему, он замялся. Я терпеливо ждал, не желая смущать его вопросами.

– Я вот что хочу сказать, сэр… не знаю, имею ли я право так говорить… в общем, не дайте Кладбищу поймать себя на удочку. Кладбище чужое. Оно присосалось к Земле. Присосалось, понимаете ли, как пиявка.

Услышав такие слова, я навострил уши. Гляди-ка, сказал я себе с изрядной долей удивления, не ты один не доверяешь Кладбищу.

Я внимательнее пригляделся к роботу. Ничего особенного в нем не было.

Тело его, по крайней мере по олденским меркам, было старомодным и топорно сработанным, но сильным и крепким. Что касается головы, то изготовителям Элмера, как видно, некогда было думать о такой чепухе, как приятное выражение лица. Выглядел он довольно неряшливо, но по манере говорить никак не напоминал устаревшего неповоротливого рабочего робота.

– Нечасто встретишь робота, который интересуется искусством, промолвил я, – да еще таким трудным для понимания. Ты порадовал меня.

– Я пытался стать человеком, – объяснил Элмер. – Я ведь им никогда не был. Вот почему, наверное, я так старался. Сначала я получил документы об освобождении, а потом вышел закон о правах роботов; ну, и я решил, что мой долг – попробовать стать человеком. Конечно, это невозможно. Во мне до сих пор много чего от машины…

– Однако вернемся ко мне, – сказал я. – Откуда ты узнал, что я собираю композитор?

– Понимаете, я механик, – ответил Элмер. – Я был механиком всю жизнь.

Я так устроен, что достаточно мне поглядеть на прибор, и я уже знаю, как он работает, и что в нем сломалось. Скажите мне, какая вам нужна машина, и я построю ее для вас. А что до композитора, он – чрезвычайно сложный аппарат, и разработка его далека от завершения. Я вижу, вы смотрите на мои руки. Наверняка вы думаете, как такие лапы могут управляться с композитором. А ответ простой: у меня много рук. Когда требуется, я отворачиваю свои, так сказать, повседневные руки и привинчиваю вместо них другие. Вы, конечно, о таком слышали?

Я кивнул.

– Да. И глаз, надо полагать, у тебя тоже не одна пара?

– Разумеется, – отозвался Элмер.

– Так что, композитор бросил вызов твоим способностям механика?

– Какой там вызов, – отмахнулся Элмер. – Предурацкое словечко! Мне нравится работать со сложными механизмами. Я словно оживаю и начинаю чувствовать себя на что-то годным. Вы спрашивали, откуда я узнал про вас.