Михаил Попов - Плерома

И вот Вадим уже не вне, но внутри. Одуревает от звуков зазывной музычки, порханья платьев и хриплого хихиканья. И вот она, его первая талия — в глаза он так и не решился посмотреть. И все бы, надо думать, пошло обычным порядком, когда бы не повестка из военкомата. Все, кому исполнилось семнадцать, получали такие, военное ведомство желало загодя ознакомиться с состоянием «призывного материала».

Вадим прошел комиссию, если так можно выразиться, с блеском: ни плоскостопия, ни дальтонизма, даже стоматологу нечего было делать у него во рту. Всю жизнь он священнодейственным образом чистил зубы, что дало свой результат.

Но обнаружился один неожиданный изъян. Настолько неожиданный, что к обнаружившему его врачу подошли и другие, составился непреднамеренный консилиум. Диагноз был однозначный — фимоз.

— Ты что, — спросил у Вадима длинный дядька с землистым, прыщавым, искривленным лицом, — никогда онанизмом не занимался?

Допризывник отрицательно помотал головой, оглушительно краснея. Ему было стыдно не перед прыщавым доктором, не перед толстой медсестрой с базедовой шеей, он стеснялся рыжего доктора, стоявшего чуть в сторонке. Он почему-то казался Вадиму не совсем посторонним переживаемому им медицинскому стыду.

— А почему? — искренне заинтересовался прыщавый.

— Мне сказали, что… отвалится, — сказал Вадим и тут же болезненно понял, что сказал это зря.

— Кто?

— Не скажу.

Прыщавый хмыкнул, медсестра тоже издала неприятный для его самолюбия звук. Рыжий только дернул скулой.

Выше уже говорилось, что брат и сестра Барковы спали в одной комнате, и однажды, выскользнув бесшумно из-за искусственной стены, Маринка застала брата, скажем так, в сомнительном положении. Это не был акт подлинного рукоблудия, скорее исследовательские действия, спровоцированные вчерашней мальчишеской болтовней по дороге из школы. Но он ощутил себя пойманным на чем-то не просто гадком, но и преступном. Маринка стала для него в чем-то Майбородой. В тот самый момент умненькая сестричка ничего не сказала. Через три дня ее уложили в больницу на очередное переливание, и брат поймал себя на странных мыслях — хорошо бы Маринку продержали «там» подольше, чтобы она позабыла обо всем. А еще великолепнее, чтобы она осталась в больнице навсегда при этом своем рыжем докторе, раз уж он так с ней носится. Вадиму было трудно себе представить, как они тут будут в этой комнате жить втроем: брат, сестра, и знанье сестры о стыде брата.

Дня через три после своего возвращения, когда нервное ожиданье Вадима спало (может быть, забыла?), она вдруг сказала, тихо, как бы и не совсем в его сторону, что, по мнению доктора Сергея Николаевича (рыжего), у мальчиков, которые занимаются неправильными разными делами, вот то самое место может взять однажды и отвалиться. У Вадима хватило сил сделать вид, что к нему это не относится, хотя внутри у него ныли-переливались разные чувства. Он ненавидел умненькую сестричку за то, что она продала его, с такой укромной ошибкой совершенно чужому человеку, но, вместе с тем, был, как ни странно, и благодарен, что она позаботилась о нем как старшая родственница, взяла на себя труд посоветоваться со специалистом по поводу открывшегося у него стыдного изъяна. Вадим не представлял себе, как бы сам это сделал.

Надо ли говорить, что после этой брошенной вскользь реплики, продвижение Вадима по путям нормального подросткового онанизма было закрыто. Со временем он стал догадываться, что никакого советывания с Сергеем Николаевичем не было и в помине, Маринка специально дождалась своего возвращения из больницы, чтобы к своему педагогическому авторитету присовокупить еще и врачебный.

Итак, важная, въедливая комиссия признает парня неполноценным? На секунду ему показалось, что за перенесенный стыд он получит награду — «белый билет».

Тут рыжий, унылый этот Сергей Николаевич сказал, продолжая дергать скулой.

— Вы знаете, это мелочь, пустяковая операция, я бы советовал вам не откладывать ее. Рано или поздно все равно придется делать.

В тот момент Вадим считал его отчасти виноватым в своем дурацком положении и ему казалось, что он продолжает действовать против него.

— А если я откажусь, меня возьмут в армию?

— Конечно, — усмехнулся прыщавый. — Это ведь не открытая форма туберкулеза.

Вадим был убежден, что все три медика, участвовавших в установлении нездоровой девственности его полового органа, едва сняв свои не слишком белые халаты, кинутся оповещать город об увиденном. Поэтому он прямо на следующий день явился в больницу и потребовал немедленного обрезания. То ли его решимость произвела должное впечатление, то ли в хирургии не было на этот момент плановых операций, но уже через день он попал на стол. Наркоз дали местный, но, видимо, изрядный, потому что сознание затуманилось. И вот сквозь этот полутуман Вадим стал свидетелем удивительного зрелища. Хирурги, видимо, для того чтобы упростить себе задачу, при помощи особых уколов сделали так, что оперируемый орган вознесся вертикально, при этом неестественно увеличившись в размерах. Известно, что лекари в большинстве своем — редкие циники и любят ляпнуть что-нибудь этакое в самый неподходящий момент, например, над вспоротым животом, в этот же раз у них был вполне законный повод для острословия. Волны веселья гуляли вокруг операционного стола, и Вадим, ввиду действия наркоза, очень был доволен тем, что является столь безусловным центром внимания, и даже сам пытался что-то промолвить. Особенно весело ему стало в тот момент, когда операционная вдруг начала быстро наполняться все новыми белыми фигурами. Это были практикантки из медучилища. Хотя все они несли на своих болтливых пастях марлевые повязки, их отношение к зрелищу выдавали голоса. Общее мнение курса можно было бы выразить в одной фразе: «Вот это да!» Вадим чувствовал себя героем и на столе, и потом во время путешествия на каталке в палату, и в первый час лежания на койке. Потом обезболивание стало проходить, появилась боль в том самом месте и стала понемногу нарастать. Вадима предупреждали, что «немного поболит», но не объяснили, сколько это «немного». Болело все сильнее и сильнее, он стал постанывать. Соседи по палате, тоже отлично осведомленные о веселом характере его операции, пытались его успокоить. «Ну, теперь все девки твои!» Наконец стало нестерпимо, Вадим начал ерзать, выгибаться мостом и… вдруг все прошло. Но тут же он почувствовал, что ему мокро, он лежит в луже. Осторожно подняв одеяло, Вадим обнаружил, что ему ничего не кажется — действительно лужа. Темная. Пожалуй, что лужа крови. Страха он не испытывал, но, вместе с тем, понимал, что это ненормально. «Ну что ты там хочешь рассмотреть, забинтовано же, небось, все», — сказал сосед. «Посмотрите, пожалуйста, что-то я не пойму», — попросил его Вадим совершенно спокойным голосом. Сосед, кряхтя, встал, и, увидев то, что видел прооперированный, закричал «э-э-э» и засвистел шлепанцами по коридору. «Сестра, сестра!!!» — услышал Вадим, теряя сознание и удивляясь, при чем здесь Маринка?