Патрик О Лири - Дверь № 3

– Боттичелли. Рождение Венеры из пены морской, – усмехнулся Стюарт. Не удержавшись, я тоже рассмеялся. Он продолжал уже более серьезно: – Мышцы у нее были сокращены и при этом атрофированы, как будто она провела долгое время, скорчившись в позе эмбриона. Я заподозрил похищение – какой-то маньяк связал ее и кинул в багажник. А может быть, дело рук мафии.

Человек в багажнике… Или ребенок в автомобильной покрышке?

– Следы изнасилования были?

– Нет, – покачал он головой.

– Ваш прогноз?

– А ваш?

– Пока ни малейшего представления.

– У меня тоже. Могу только сказать, что она перенесла тяжелую травму и поразительно быстро оправилась.

– Как же вы переправили ее через границу? – поинтересовался я.

– Лора сказала, что у нее в Детройте дядя. Ее передали на мое попечение, и я доехал с ней на «скорой» до клиники форда.

Мы долго молчали, окутанные атмосферой тайны.

– Опухоль мозга? – спросил я наконец. Это было последней моей надеждой.

– Никаких признаков. Она вполне здорова. Есть, правда, небольшие аномалии, но…

– Аномалии?

– Вы обратили внимание на глаза? – спросил он так, будто говорил о лабораторном образце. – Зрачки фиксированы – не сокращаются и не расширяются. В темноте у нее наверняка проблемы. К сожалению, от большинства анализов она отказалась. По религиозным соображениям.

Его тон показался мне странным, он явно что-то недоговаривал. Я решил сделать пробный выстрел.

– Лора вас просила жениться на ней? – Стюарт вздрогнул от неожиданности.

– Как, она вам рассказала?

– Нет, – ответил я. – Меня она тоже просила.

Не знаю, как вышло, что у нас с Лорой зашла речь о браке, но разговаривали мы об этом полушутя, как бывает во время сеансов, когда нужно отвлечься и передохнуть. Помню, я списал ее заигрывания на обычный психологический перенос, который бывает у пациентов. Это, как правило, временное явление, нормальное и вполне здоровое – один из обычных уровней общения врача с пациентом, не чреватый никакими осложнениями. То есть так я тогда думал. Разговор случился примерно через неделю после смерти моей матери. На работе все удивились, что я не взял отпуск, но я сказал, что со мной все в порядке и отвлечься даже полезно. Это, разумеется, было неправдой.

– Почему бы нам не пожениться? – сказала Лора. – Чем я тебе не пара? Красива. Могу быть доброй. И еще я очень умная.

– А ногой за ухом почесать можешь? – усмехнулся я. Она странно посмотрела на меня. У этой девушки было совершенно непредсказуемое чувство юмора. С каламбурами, даже сложными, у нас проблем никогда не возникало, но иногда даже самые простые шутки до нее просто не доходили. Видимо, отлично владея языком, Лора была лишена тех тонких культурных ассоциаций, которые, собственно, и делают смешное смешным.

– Ты шутишь, – наконец догадалась она.

– Конечно.

– Мне нужен ответ.

– Лора, – снова улыбнулся я, – мы говорили о сексе. Мне кажется, ты несколько отошла от темы.

– Ну хорошо, – вздохнула она. – Я расскажу тебе про свой первый раз, но только если ты расскажешь про свой.

Как правило, я не посвящал пациентов в подробности своей личной жизни. Лора явно провоцировала меня. Она вела себя так с самой первой встречи, но меня это почему-то не беспокоило, хотя и должно было.

– А надо ли? – засомневался я.

– Так будет честно, – упрямо кивнула она.

Я задумался. Интересно, насколько сильный отпечаток накладывает на наше сознание первый сексуальный опыт? Не пытаемся ли мы потом всю жизнь разыгрывать тот же сценарий в безуспешной попытке вновь пережить сладостное ощущение открытия? Между прочим, в моем случае, насколько я помню, первый шаг всегда делала женщина – как и в тот, первый раз.

– Ты стесняешься? – спросила Лора невинно.

– Еще бы, – усмехнулся я, проваливаясь в гущу воспоминаний.

Мне было девятнадцать. Мы оба работали в больнице: она секретаршей, а я – уборщиком. Дело было к вечеру, и она позвала меня, чтобы помочь достать папку с верхней полки в кладовке. Повод не слишком убедительный – я был на голову ниже нее, – но он сработал. Я забрался на табурет, и вдруг наступила темнота: дверь закрылась. Вне себя от изумления, я почувствовал руку секретарши у себя на лодыжке. Она тихо сказала, что мы одни и никто сюда не придет. Решительная девица. Расстегивая мою рубашку и джинсы, она принялась шептать мне на ухо всякие непристойности, которые звучали для моего нежного возраста как пророчества ангелов. Наверное, немалую роль сыграл страх быть пойманными: какой-нибудь старикашка уж точно отдал бы концы от счастья, заглянув в кладовку. Не знаю, может быть. Так или иначе, это было нечто особенное. Полная темнота: наготу друг друга мы могли лишь представить. Казалось, наши тела стали огромными, запахи и все ощущения неимоверно усилились, слова звучали как-то по-особому таинственно и многозначительно. В зрительной памяти не осталось ничего. Помню тесноту, падающие папки с бумагами, запах пыли и плесени. Но детали не имеют значения. Главное – темнота. Прикосновения в темноте.

Я поднял глаза на Лору, с трудом вырвавшись из вихря давно забытых ощущений, и смущенно покраснел. Глупо даже думать о том, чтобы делиться такими вещами с пациентом.

– Скажем так: это были самые сладостные мгновения в моей жизни, – решил я отшутиться.

Она улыбнулась.

– Сладость мгновений… Ты даже представить себе не можешь, насколько иронически это звучит.

То ли под влиянием эротических воспоминаний, то ли позволив себе наконец осознать запретную притягательность своей клиентки, я вдруг ощутил невероятный прилив желания. Мне с трудом удалось, унимая дрожь, отвести взгляд от ее тела и лица. Казалось, рассеялась какая-то пелена, и совершенная женская красота внезапно предстала во всем своем блеске. Просто невероятно. То есть я нормальный мужчина и возбуждаюсь так же легко, как и всякий другой, но тут впервые понял, что такое настоящий инстинкт продолжения рода. Во всяком случае, на работе подобного не случалось никогда. Хуже того, я был уверен, что она отлично все видит. Хрупкий мостик контакта между врачом и пациентом, столь необходимый для успешного сеанса, вдруг превратился в тоненькую ниточку, висящую над клокочущей бездной. Я почувствовал, что вот-вот разобьюсь насмерть, и, к стыду своему, не смог придумать ничего лучше, чем списать все на тривиальную похоть. Мол, влюблялся и раньше, ничего, справлюсь. Однако принять равнодушный вид мне удалось лишь ценой неимоверных усилий.

– Теперь твоя очередь, – хмыкнул я.

Скрестив ноги в синем кресле, Лора устремила на меня пристальный взгляд и не отводила его в течение всего рассказа. В ее глазах появился вызов, почти враждебность. Она будто бы говорила: «До сих пор были одни только сказочки, теперь держись».