Алексей Герман - Что сказал табачник с Табачной улицы (киносценарий)

– Пьяница, – рявкнул барон.

И они пошли через лужу вчетвером, хотя безденежных и потому горячо любящих донов вокруг делалось все больше.

Количество видевших подвиг барона все нарастало. Неожиданно из-за плеча барона вывернулся Гур. Он был потен, пьян, длинные немытые его волосы трепал ветер. Наверное, во всем Арканаре он был один из немногих с этакой прической, защищенный колокольчиками на плечах.

– Ни баронессы, ни баронета, – сказал Пампа, вдруг остановившись посреди лужи, разводя руками и закрыв глаза, – никто не видит… И она там одна…

Слуги сновали как угри, рассовывая огромные кружки эсторского. Пампа взял кружку, как бы нечаянно подтянул к подбородку. В эту же секунду взгляд его остановился на чем-то, и Румате показалось, что усы у барона опять встали торчком.

– Ты чего на меня уставился?.. Серая дохлятина… – спросил Пампа.

Румата повернул голову.

В дверях корчмы дон Рипат подавал ему, Румате, знаки. Высоким железным стаканчиком.

– Что сипит эта бочка, благородный дон? – вежливо осведомился Рипат, обращаясь только к Румате.

– Бочка не про вас, барон. Королевская служба, барон. Я сейчас, – Румата прошлепал через лужу, быстро схватил Рипата и потащил его вдоль черных бревен за угол.

– Дуэль, – неслось сзади, – эй, отнесите дохляку перчатку. Хотя ведь он ее продаст. Сегодня я буду угощать ушами Серых в уксусе.

Барон свистел, улюлюкал и шумно, как бегемот, топтался в луже.

За углом корчмы фыркали лошади, тоже стояли телеги. Рипат поставил стаканчик с горячим молоком на телегу, тонкие его пальцы заметались по мундиру, он вытер мокрую голову.

– Лекарь, которого привели к королю, – не Будах. А Будах в Веселой башне… Я доверил вам страшную тайну, страшную, – его знобило, он был совсем плох. – Дон Рэба говорил с Вагой в лиловой гостиной на вшивом языке… Его знают только преступники. Я не знаю, что еще сказать…

– Таков наш примар… По габарям… – засмеялся Румата.

– Да-да, – припоминая, сказал Рипат, и вдруг Румата увидел, вернее, почувствовал, что тот глянул на него со странной неприязнью, будто что-то знал и нарочно не сообщил. Рипат, обжигаясь, пил молоко мелкими глоточками. Вбежал маленький, почти голый мальчик с большим животом и принес огромную, расшитую медью перчатку Пампы, заметался и отдал ее Румате. Там, в другой стороне трактира, разгорался скандал. Что-то стучало, и голос Пампы призывал кого-то к бою.

– В трех минутах серая рота галантерейщиков, – Рипат улыбнулся, – мальчик…

– Ой, не делайте этого, – сказал Румата, – иначе мы будем ввозить галантерейщиков из Ирукана, так же, как года через два после сегодняшней ночной резни вы начнете ввозить книгочеев. А?! Рипат… – он взял Рипата за лацкан и подтянул к себе. – Интересно то, Рипат, что дураки ну совершенно не умеют жить одни…

Румата захохотал и, глотая из кружки, пошел через грязь.

– То, что вы думаете про меня, – он вспомнил и бросил Рипату мешочек с монетами, – то, что вы думаете ночью в бессоннице, обливаясь потом, это правда, Рипат. – Он опять захохотал и пошел за угол к людям.

– А-а-а… – в грязи лежал пьяный, на которого он наступил.

– А-а-а… – орал за углом у залы для чистых Пампа. – Семь Серых обезьян за ужином…

Пампа бегал по луже, перьями на шлеме он почти задевал горящие плошки. И плошки, и огромная его фигура отражались в черной воде.

Неподалеку в воинственных, но ничего не значащих позах, поддерживали друг друга Тамэо и Сэра.

– Третьего дня в корчме на моей родовой земле… – Пампа запустил грязью в глубину зала для донов, – их было десять, нет, двадцать… И вся эта сволочь напилась из-за того, что поймала мозгляка-лекаря с собачьим именем Будах… Я, барон Пампа, один переколотил их всех. Крови было как в проливе. Они там до сих пор по болотам бегают…

На последних словах Румата как раз миновал сквозное жерло печки. За колеблющимся от жары воздухом, за высоким резным штакетником ужинала компания из семерых Серых офицеров – тяжелых, крупноплечих, с нашивками министерства охраны короны и длинными палашами между колен. Один, помоложе, с потным сведенным от бешенства лицом стоял, держа за хвост большую вяленую рыбину, очевидно, собираясь ее метнуть.

– Зачем-то вскочил… – Пампа повернул потное счастливое лицо к Румате. – Ему же не нужен нужник… Он же гадит в штаны… Ах, дуэль, ах, перчатка. Я дал серому дохляку перчатку, он с ней и убежал…

Пампа приплясывал от возбуждения, обрызгивая всех грязной водой из лужи. Потом вгрызся зубами в шнур, на котором болталась вторая боевая рукавица. В свете плошек белые крепкие зубы будто блеснули. Он оторвал перчатку и бросил туда – вроде бы в Серых, а на самом же деле в жерло печи. В раскаленных углях перчатка вдруг вспучилась и взорвалась.

В эту же секунду капитан Серых, по внешности бывший скотовод, взмахнул рукой из-под стола, и толстый короткий кинжал громко лязгнул по панцирю барона. Одновременно в шлем ударилась рыбина.

– Давно бы так, – возликовал Пампа.

Он поднял кинжал из лужи за кончик острия, брезгливо понюхал и туда же выбросил. Прижал указательные пальцы к шлему – не то, как рога, не то указывая направление для встречи с Серыми. И, мыча, запрыгал к входу в корчму.

Серые пошли параллельно, не прыгать же через высокий барьер.

Румата допил вино, сплюнул и тут же услышал колокольчик.

Это был Гур, пьяный, с завязанной шеей. В руке он держал подобранную брошенную в Пампу рыбину.

Они оба шли за Пампой. Позвякивали колокольчики.

– Чудная, – сказал Гур про рыбину, – а что… Помнишь, как читал Цурэн с галеры… Помнишь, он стоял иссиня-бледный от пьянства, вцепившись тонкими, не моими руками в ванты.

Гур хихикну и показал свои большие костлявые какие-то плоские ладони.

– Голос у него на ветру стал звонкий… Это ты успел вытащить его и сунуть на галеру в Ирукан… Вот от той бочки… Купи ее мне, а?!

Серые появились между тем в проеме и, выставив перед собой тяжелые палаши, построились у дверей полукругом. Сзади метнулся хозяин, накинув крюк на дверь в залу нечистой публики. Пампа вытворял что-то немыслимое. Поворачиваясь к Серым своим огромным задом, шлепал себя по ягодицам, изображая, как газы с ревом покидают организм, хрюкал свиньей, бросался в них грязью.

– Не сметь подходить ко мне вот так, – Румата больно наступил Гуру на ногу, – тебя просто отвезут в Веселую башню…

Отпустив ногу, поглядел в побледневшее лицо.

– И ты умрешь по дороге, потому что ты трус…

Пампа вдруг перестал кривляться, мгновенно прополоснул в луже руки и выдернул из-за плеча огромный, на полторы руки, меч. Серые, выставив клинки, одновременно по команде двинулись вперед полукругом. В воздухе раздался не то свист, не то шипение. Пампа вращал меч над головой. Казалось, еще усилие, и он поднимется над землей. Медленно переступая тяжелыми ногами, ставшими похожими на колонны, Пампа двинулся вперед.