Ира Андронати - Малой кровью

Предполье, которое снизу выглядело очень даже внушительным, оказалось совсем узкой полосой между передней линией окопов и опушкой леса. Лес не был таким сплошным, как его представляли карты, а состоял из островков, больших, маленьких и совсем крошечных, разделенных серо-желтыми прогалинами. Деревья в здешних лесах имели широкие плоские кроны, и под этими кронами можно было спрятать миллион солдат. Или три миллиона.

Возможно, там никакого врага еще не было. Но ведь разведчики куда-то пропали — именно в этом лесу, под этими широкими кронами…

Только через полчаса полета он сумел заметить внизу что-то подозрительное.

Когда-то здесь протекала река — видно было петлистое пересохшее русло, речную долину, подмытые склоны холмов. Долина выделялась цветом, трава в ней не пересохла — и вот в этой траве остались семь широких протоптанных троп; похоже, что здесь прошли пехотные или конные колонны…

…мчится конная колонна бить Емельку Пугача…

Полковник похлопал пилота по колену и показал: поворачивай вон туда. Пилот посмотрел, кивнул и положил машину в пологий вираж.

Еще через двадцать минут полета широким зигзагом они нашли противника…

Вряд ли пехота опасалась нападения с воздуха, до такого здесь еще не дошло. Скорее люди укрывались под кронами от палящего солнца. Но иногда колоннам приходилось пересекать открытые пространства — вот как раз на них и выскочил аэроплан, идущий низко, чуть ли не над самыми верхушками деревьев. Сколько их здесь, попытался прикинуть полковник, километр в длину, по восемь в шеренге, идут тремя колоннами — и вон там, подальше, еще одна или две… и обозы. Пытаясь ни о чем не думать, он считал фуры. Ага, и еще пушки… и еще пушки! Да сколько же вас… Он видел, как командиры отдают команды, дублируя голос взмахами флажков. Сейчас ударят залпом, и все, подумал он очень спокойно и потянулся к рычагу сброса «бомб». На изготовление «бомб» у ребят было только два часа, поэтому получилось то, что получилось: небольшие гробики из тонких досок, картонных перегородок и брезента, которые через четыре секунды после сброса раскрывались (срабатывал гранатный взрыватель) и вываливали из себя по полсотни ручных осколочных гранат с вынутыми чеками; предохранительные скобы удерживались просто за счет плотной упаковки гранат по ячейкам…

Дальше все происходило как-то очень просто и обыденно: негромко ахнули за спиной взрыватели контейнеров, и запрыгали внизу дымки выстрелов — пули прошивали аэроплан с аккуратным чпокающим звуком, как будто гвоздиком кто-то протыкал барабан. Наконец рассыпался сзади и внизу плотный треск множества разрывов, но оглянуться и посмотреть, что там происходит, было невозможно, не пускали привязные ремни. Аэроплан страшно бросало вверх и вниз, как будто он не летел, а несся по колдобинам. Пилот был до синевы бледен, а потом полковник увидел, что из-под руки его тянется черно-красная струйка, дробится потоком воздуха — и исчезает.

Людское море внизу казалось бесконечным, а полет — страшно медленным… Наконец начался лес.

…Когда аппарат, подпрыгнув и напоследок закрутившись, все-таки остановился, наступила потрясающая тишина, нарушаемая только потрескиванием остывающих моторов. Потом в тишину эту впилились крики подбегающих, и полковник, чтобы успокоить их, помахал рукой. Он уже пытался отстегнуться, но одной рукой не получалось.

— Сначала его, — сказал он Куренному, кивнув на летчика.

— А вы-то целы, товарищ полковник? — на всякий случай уточнил Куренной, хотя уже взялся за ремни Туварха.

— Цел я, Сережа, цел…

Цел он был, цел, все посланные в него пули прошли впритирочку, а вот в пилота одна попала, и как они дотянули… это чудо. При касании земли Туварх сказал что-то неразборчиво и потерял сознание. И сейчас, глядя, как его вынули из продырявленного сиденьица и сколько крови осталось на прутьях, полковник еще раз подумал: чудо. И — какой молодец парень.

Потом помогли и ему выпутаться из ремней, спуститься на землю. Подошел чапский майор из главного штаба. Он был на позавчерашнем совещании, знакомился, но Стриженов вдруг забыл, как его зовут.

— Приветствую… — начал чап — и вдруг осекся, уставившись на культю Стриженова. — Э-э…

— Еще вчера были обе, — сказал полковник. — Давайте к делу. Передовые их части в трех милях от нашей линии, вот здесь… — Он зацарапал ногтями по планшету, пытаясь его открыть, майор услужливо подсунул свой. — Благодарю… Вот здесь, от кромки болот и на север. Примерно, как мне кажется, три тысячи штыков. А вот к этому участку, по прикидкам, подходят сейчас не меньше двадцати пяти тысяч…

— В чем состоят прикидки?

— Я подсчитал обозные фуры.

— Тогда пехоты может оказаться и больше — насколько я знаю, эти мерзавцы любят путешествовать налегке…

— И плюс около сотни пушек, — сказал полковник.

Калифорния. 29. 07. 2015, ближе к вечеру

Она еще никогда не просыпалась в винограднике. Здесь так умопомрачительно пахло… именно умопомрачительно, потому что она ощущала себя совершенно счастливой — вопреки гнусной реальности.

Юлька поплотнее завернулась в индейское одеяло, под которым спала, потому что ветерок, тянущий от гребня, был свеж. Над гребнем висели огромные белые пальмовые листья высоких-высоких облаков. Она расслабилась чуть-чуть, чтобы продлить минуты пробуждения — и заодно вспомнить сон. Кажется, ей приснилось что-то важное.

Назад-назад-назад… вниз-вниз-вниз-вниз…

Опрокидывающе-темно…

…ей показалось, что прошла вечность.

Ее зажали со всех сторон, а сверху стригли атмосферники — то ли два, то ли даже три, она так и не поняла. И не было возможности выскользнуть, врагов оказалось больше, и они, сволочи, диктовали ход событий. Она была против. Но нужно было поймать момент, поймать момент…

Юлька не могла уйти на высоту и по прямой — атмосферники были быстрее. И не могла ускользнуть в какую-нибудь щель — не видно было тут никаких щелей, а если какая и мерещилась, то тут же рядом оказывались глайдеры, очень быстрые и верткие. Она могла перескочить через них — и перескакивала, но ее тут же прижимали к земле, и все начиналось снова.

Пока они были неподалеку от шоссе, загонщики давили ее корпусами. Но когда ушли от шоссе в сторону, она услышала треск автоматных очередей. Наверное, они пока еще не старались в нее попасть — свиста пуль она не слышала. Били на психику…

Она не хотела, не собиралась сдаваться, но в какой-то момент просто пришло отчаяние.

Это было как год назад, в блиндаже на базе Пулково. Ее связали тогда и забили рот кляпом. Она все понимала: что вот-вот произойдет катастрофа, в которой погибнет и она сама, и все вокруг, и Питер с окрестностями… и надо было что-то делать, но она была связана по рукам и ногам, а рот забит кляпом. Вот тогда подступило отчаяние… но пришел Санька и спас ее. И, наверное, всех остальных…