Иэн Бэнкс - Вспомни о Флебе (перевод Г. Крылов)

Но все это было примитивно, неудобно, плохо сконструировано и изготовлено. По какой-то причине это беспокоило Разум.

И ему нужно было пользоваться этой древней, примитивной, потерявшей товарный вид техникой. Он должен был соединиться с ней.

Разум продумал все наилучшим образом и решил сформулировать свои планы на тот случай, если идиране сумеют переправить кого-нибудь за Барьер Тишины и будут угрожать его безопасности.

Он должен вооружиться и оборудовать себе убежище. Оба эти действия влекли за собой повреждение Командной системы, а потому он решил, что предпримет их, только если угроза приобретет реальные очертания. А как только это случится, он будет вынужден пойти на риск вызвать неудовольствие Дра'Азона.

Но до этого может и не дойти. Он надеялся, что до этого не дойдет. Одно дело – планирование, другое – исполнение. Вряд ли у него будет много времени, чтобы вооружиться и спрятаться. Оба плана волей-неволей получат, вероятно, довольно примитивное воплощение, в особенности еще и потому, что у него был только один дистанционный автономник, а его собственные поля, с помощью которых он собирался переоборудовать инженерные системы туннелей, были значительно ослаблены.

Но все же это лучше, чем ничего. Лучше уж иметь проблемы, чем позволить смерти лишить тебя всех проблем.

Он обнаружил, однако, и другую проблему, хотя и не столь насущную, но в действительности более волнующую, и она заключалась в вопросе: кто он такой?

Самые развитые его функции вынуждены были свернуться, когда он перешел из четырех– в трехмерное пространство. Информация Разума содержалась в бинарной форме, в спиралях, составленных из протонов и нейтронов, а нейтроны (вне ядра и также за пределами гиперпространства) распадались (переходя в протоны – ха-ха; вскоре после входа в Командную систему подавляющая часть его памяти состояла бы из поразительно остроумного кода: «0000000000…»). Поэтому он эффективно заморозил свою первичную память и познавательные функции, завернул их в поля, которые предотвращали как их разложение, так и использование. Он теперь действовал на аварийной пикосхеме в реальном пространстве, используя свет реального пространства для мыслетворчества (как унизительно…).

На самом деле он мог получить доступ ко всей этой закрытой памяти (хотя процесс был сложным и очень медленным), так что не все здесь было потеряно… Но что касается мышления, что касается способности быть самим собой, то это уже совсем другой вопрос. Он не был по-настоящему самим собой. Он был упрощенной, абстрактной копией самого себя, всего лишь двухмерным планом сложного объемного лабиринта – его истинного «я». То была самая близкая к реальности копия, какую его усеченная схема могла теоретически обеспечить: он оставался разумным, сознательным даже по самым строгим стандартам. И все же указатель не является текстом, план улицы – городом, а карта – континентом.

Так кем же он был?

Не той сущностью, какой он себя считал: таков был ответ, и ответ не слишком утешительный. Потому что он знал: то «я», каким он был теперь, никогда бы не могло додуматься до всего того, что могло его прежнее «я». Он чувствовал себя неполноценным. Он чувствовал себя способным на ошибки, ограниченным и… тупым.

Только думай позитивно. Шаблоны, образы, сильные аналогии… пусть зло работает во благо. Напрягись…

Ну что ж, если он – больше не он, значит, так тому и быть.

По отношению к своему прежнему «я» он был тем же, чем был его дистанционный автономник по отношению к его нынешнему «я» (очень мило).

Дистанционный автономник был больше, чем его глаза и уши на поверхности, на базе мутаторов и вблизи нее, больше, чем наблюдательный пост, больше, чем простой помощник в сомнительной, безумной попытке вооружиться и спрятаться, которая будет предпринята, если автономник поднимет тревогу. Больше. И меньше.

Ты посмотри с другой стороны, думай о хорошем. Разве он не был умным? Да, был.

Его побег с корабля, собранного из запасных частей, был (пусть и по его собственной оценке) изумительно мастерским и блестящим. Его отважное использование гиперпространства так глубоко в гравитационном колодце назвали бы полным безрассудством при любых обстоятельствах, кроме тех, крайних, в которых он оказался, но он тем не менее проявил превосходное искусство. А его невероятный переход из одного мира в другой – из гиперпространства в реальное пространство – не только был блестящим сам по себе и даже более дерзким, чем все, что он делал раньше; почти наверняка это было первым таким событием. Огромное количество информации, хранившееся внутри Разума, не содержало никакого указания на то, что кто-то делал это прежде. Он гордился содеянным.

Но в конечном счете он оказался здесь, в ловушке: интеллектуальный калека, философская тень своего прежнего «я».

Теперь он мог только ждать и надеяться, что тот, кто придет за ним, не будет к нему враждебен. Культура должна обо всем знать. Разум был уверен, что его сигнал прошел и где-нибудь его примут. Но идиране тоже наверняка были в курсе. Разум не думал, что они попытаются взять его силой, – ведь они не хуже его знали, что Дра'Азона лучше не сердить. Но что, если идиране сумеют найти путь на планету, а Культура – нет? Что, если все пространство вокруг Сумрачного Залива теперь занято идиранами? Разум знал, что, попадись он в руки идиранам, ему останется только одно, но он не хотел прибегать к самоуничтожению не только по чисто личным причинам. Он не хотел ни в коем случае (по тем же причинам, по которым идиране опасались брать его штурмом) уничтожаться где-либо вблизи Мира Шкара. Но если его все же захватят в плен на планете, то в этот момент у него будет последний шанс самоуничтожиться. К тому времени, когда идиране увезут его с планеты, они наверняка найдут способ отключить опцию самоуничтожения.

Может быть, он вообще совершил ошибку, спасшись. Может быть, ему следовало погибнуть вместе с кораблем – тогда не было бы всех этих волнений и трудностей. Но эта возможность была словно послана ему самим небом – оказаться так близко к Планете Мертвых, когда он подвергся нападению. Конечно, он хотел жить, но было бы… расточительством отказаться от такого великолепного случая, даже если бы собственное выживание или уничтожение было ему совершенно безразлично.

Так или иначе, но теперь поделать ничего было нельзя. Он был здесь, и ему оставалось только ждать. Ждать и думать. Размышлять над реальными вариантами выбора (их было мало) и всеми возможностями вообще (их было много). Проверить свои воспоминания самым тщательным образом: вдруг обнаружится что-нибудь подходящее, что поможет ему. Например (единственный по-настоящему интересный факт, установленный им, но довольно обескураживающий), он обнаружил, что идиране, видимо, использовали одного из мутаторов, который служил в команде смотрителей на Мире Шкара. Конечно, могло статься, что этот человек давно мертв, или получил другое задание, или находится слишком далеко, или информация была некорректна и отдел Культуры по сбору информации что-то перепутал… Но если все сошлось бы, тогда этого человека в первую очередь и послали бы отыскать нечто, прячущееся в туннелях Командной системы.