Сэм Хьюз - Тонкая структура

На то, чтобы добраться до меня, у него уходит несколько минут. Я вижу мельчайшие черты его лица, его кулаков. У него карие глаза, прямо как у меня. По моим пальцам пробегает судорога.

А потом…

Я просыпаюсь со спутанными мыслями; мое тело слиплось с землей.

Поднявшись, я несколько минут иду заплетающимся шагом, едва замечая белые и синие лоскуты, разбросанные то тут, то там на почерневшем песке. Взбираюсь на ближайшую дюну. Взбираюсь, подпрыгиваю, поднимаюсь в воздух и лечу.

Сегодня замечательный день.

Мы не станем рассказывать нудных историй о жизни самого обычного работяги в этой темной, гнетущей и грязной антиутопии — ежедневные тяготы, изнуряющий труд без конца и края, недостаток личного пространства, пищи, наслаждений, удобств, дружеского общения, любви. Мы опустим пространные и детальные описания внутреннего устройства и нескончаемого техобслуживания многокилометровой, герметично запечатанной Талманской Аркологии [4] Аркология (англ. arcology — от слияния architecture, «архитектура» и ecology, «экология») — архитектурная идея, основанная на использовании самодостаточных многоуровневых сооружений, вмещающих в себя население целого города, для уменьшения негативного влияния человеческих поселений на окружающую среду. Аркологиями называют и сами сооружения (гиперструктуры), выстроенные в соответствии с этой концепцией — прим. пер. — тюрьмы человечества, из которой нет выхода.

Вместо этого мы начнем с рассказа об одиноком человеке, который этим вечером сидит за своим жидкокристаллическим столом, передвигая виртуальные объекты туда-сюда по внутренней сети аркологии, занимая кабинет в апартаментах секретного бункера, где он живет в полном одиночестве и в течение многих десятилетий издает электронные декреты и указы — в тот самый момент, когда в его кабинет, сверкая автоматами, врываются революционеры.

Резким движением руки он нажимает на столе красную кнопку, которая находилась там практически с тех самых пор, как он вступил в свою должность, но пока что ни разу не пригодилась. Вокруг него с громким стуком опускаются пуленепробиваемые стекла. Стекло кое-как держится. Откинувшись на спинку кресла, мужчина — на вид чуть старше среднего возраста — просто рассматривает их с выражением откровенного изумления. В стене позади него дымятся четыре или пять пуль.

Они не бойцы. Вряд ли хоть кто-то из них представляет реальную угрозу. Двое так и вовсе мальчишки — лет четырнадцати-пятнадцати, худые, бледные. Среди них есть мужчина постарше, седеющий, грузный, страдающий от недостатка физических упражнений — едва способный ровно удержать свое оружие. Да, они натренированны, они двигаются быстро и с учетом окружающей обстановки (в роскошном стиле, темных тонах, с книгами и коврами), и все же… одно слово так и просится на язык из глубин его лексикона. «Оборванцы». А их глаза едва ли не лезут из орбит.

Когда повстанцы прекращают стрельбу и вызывают эксперта-подрывника, он, наконец, приходит в себя и включает динамик, чтобы с ними поговорить.

— Я не могу даже выразить словами, насколько я горжусь тем, что вы смогли все это провернуть, — говорит он. — Честно говоря, я даже не думал, что вам это удастся. Уверен, вы еще лучше меня понимаете, что в пределах этого бункера в моем распоряжении имеется самая впечатляющая из известных человечеству тоталитарных систем наблюдения и безопасности. Здесь у каждого предохранителя есть предохранители для предохранителей. Я не мог и подумать, что у кого-то есть хотя бы теоретический шанс добраться до бункера, ни разу не засветившись в системе безопасности на всем пути от нулевого этажа. Тот факт, что вы здесь, а на моей приборной панели нет ни одного сигнала о нарушении безопасности, впечатляет. По-настоящему впечатляет. Вы заслуживаете аплодисментов. — Он, с должной искренностью, рукоплещет повстанцам. — Парень, ты ведь главный, я прав? Как тебя зовут?

— Нота Браун, — отвечает, делая шаг вперед, самый высокий из повстанцев, темнокожий мужчина, облаченный в самую тяжелую броню. — А тебя?

— Я Комендант. Но ты ведь это и так знаешь.

— Как тебя зовут на самом деле, Комендант?

Комендант вздыхает.

— Калрус. Митчелл Калрус. У меня уже очень давно не было повода использовать мое настоящее имя. Вряд ли оно для вас что-то значит. Но полагаю, раз уж вы проделали такой долгий путь, чтобы сюда добраться, я обязан в каком-то смысле пойти вам навстречу. Что вам нужно?

— Ты знаешь , что нам нужно, Калрус. Мы хотим, чтобы все это прекратилось. Мы больше не хотим участвовать в этом… этом извращенном эксперименте , который ты здесь устроил. Мы хотим увидеть мир, который ты так долго от нас скрывал. Мы хотим свободы.

— Свободы? — Калрус откидывается в своем кресле, как бы невзначай скрестив руки на груди. — Это невозможно, — спокойным голосом отвечает он. — Исключено. Извини.

В комнату входит эксперт-подрывник. Он недолго беседует с Брауном. Калрус слышит слова, но не вполне понимает их жаргон. Не важно. Эксперт приступает к работе над стеклом.

— Ты водил нас за нос, — продолжает Браун. — Уже как минимум три поколения нас держат в этом месте, в этой так называемой «аркологии». Может быть, и гораздо дольше, если верить словам моего деда. Но все это ложь. Те басни, которыми ты нас потчевал. О том, что мы находимся глубоко под землей. О том, что окружающего нас мира не видно из-за ветра и грязи, скопившейся на крыше аркологии. Все это сплошное вранье. Я говорил со стариками. С самого детства. И все остальные тоже. Мы знаем, как на нас влияют химикаты, которые ты добавляешь в нашу еду. Делаешь нас послушными. Мы знаем про океаны. И леса. Я читал книги о… об этом твоем небе, и ветре, и… и рыбах, и животных. И о Солнце.

— Ты не должен знать, что такое Солнце, Нота, — замечает Калрус. — Эти истории под запретом .

— Знание нельзя уничтожить.

Калрус кивает.

— Все, что вы слышали, — неправда, — отвечает он. — Я вас не обманывал. От мира вне этой аркологии ничего не осталось. Мы вынуждены жить здесь. До конца вашей жизни, и жизней ваших детей. Нет никакого Солнца. Любовь и все остальные эмоции, о которых вы могли где-то услышать — все это фикция. У вас ломка. Возвращайтесь к работе. Все вы. Прошу вас . Это и есть ваш мир. Снаружи ничего нет, вы понимаете?

— Ты выпустишь нас отсюда, — заявляет Браун. Он достает из кармана скомканный прямоугольник. — Что это? Что это такое?

— Плод воображения, — отвечает Калрус, едва взглянув на предмет. — Ты и сам знаешь, что подделать можно все что угодно. Если вы меня убьете, то уже никогда не выберетесь наружу — вы даже не пробьетесь через алмазный панцирь, даже со всей вашей фугасной взрывчаткой. Тебе пора возвращаться к работе на руднике, Нота Браун. Ваша шахта осталась без присмотра.