Олег Фурашов - Последний мужчина

Едва смельчак с ношей выбрался наружу, как крыша пристроя, до того угрожающе и противно скрипевшая, рухнула, подняв новое облако пыли. Зеваки так и ахнули, а потерпевший, морщась от боли, благодарно проронил:

— Спасибо! Если бы не вы…

— Право, какие пустяки, — отмахнулся Роман, укладывая травмированного на лавочку.

— Вы…Вы — мыслелоб? — через силу осведомился толстячок, окидывая взором своего спасителя, резко выделявшегося на фоне тщедушных котонцев крупной фигурой и «лица необщим выраженьем».

— Как будто, — критически хмыкнул тот, и неожиданно ссутулился, пытаясь быть похожим на рядового котонца.

— Вы — Загорцев? — уточнил собеседник.

— Так точно! — отрапортовал Роман, как бывало в армейском клубе. — А вы — куратор Бол?

— Угу, — простонал куратор. — К сожалению, наш инструктаж откладывается…

— Не беда, — успокоил его подопечный. — Поправитесь, и мы с вами встретимся. Там, под обломками, больше никого нет?

— Нет, я был один, — ответил Бол.

Их диалог прервал вой сирен — то к месту происшествия примчались автомобили подразделений экстренных мер. Служащие медицинской помощи переложили травмированного Бола на носилки, поместили его в «скорую» и увезли. Другие спасатели извлекли из аварийного транспортёра робота, у которого оборвало обе нижних конечности. Киборг принялся докладывать спасателям про техническую флуктауцию. Его засунули в машину техпомощи. «На демонтаж», — резюмировал кто-то из прохожих.

Эвакуировав потерпевшего и робота, спасатели принялись вытягивать машину и разбирать завал. По периметру они выставили предупреждающие флажки, а сотрудник в оранжевом жилете принялся выкрикивать по рупору для посторонних: «Техническая флуктуация! Прошу не толпиться и разойтись. Работы представляют опасность. Проходите противоположной стороной улицы. Техническая флуктуация…»

Для Загорцева было свежо упоминание Рэда о надёжности котонской техники. Поэтому он со смешанными чувствами подумал: «И вы не боги, мыслелобы нынешние. И вы не сверхсущества. И у вас случаются сбои».

Размышления имперянина прервали репортёры с камерами и диктофонами. Они океанским приливом накинулись на него, на служащих спецслужб и случайных прохожих, производя съёмку и выпытывая подробности происшествия. Но уже через пять минут, по мере того как пресса разжилась сенсацией, их «смыло отливом»: папарацци и журналисты помчались по редакциям, дабы обнародовать материалы с пометками «срочно в номер» и «срочно в эфир».

Так Загорцев в силу непредвиденных обстоятельств на время оказался предоставленным самому себе. Недолго думая, Роман отправился в прогулку по Котону. Он последовательно прошёлся по улицам, покатался на трэках, отобедал в ресторане. Променад Загорцев завершил в открытом аквапарке, в котором с детским восторгом дюжину раз скатился со стометровой трёхкаскадной горки, про себя присвоив ей название «Прощай, мама!» Словом, футболист добросовестно старался постичь новый уклад бытия.

Из почерпнутого опыта он вывел несколько умозаключений. И первый заключался в том, что котонцы хотя и живут зажиточно (услуги и питание предоставлялись бесплатно), но рационально — даже в ресторане к столу роботы подавали исключительно пресловутые УПСы. Вторая истина состояла в том, что котонцы, мягко говоря, были не болтливы. Вероятно, у подавляющего большинства из них превалировало общение на субчувственном уровне, про который говорила Нутэла. Исключение из последнего правила касалось многочисленных детсадовских и школьных групп ребятишек в аквапарке — те визжали и баловались как обычные дети из прежних времён.

На прогулке Роман в очередной раз в полной мере смог оценить ту великую роскошь, что именуется общением мыслелобов, ставшей для него недоступной. А также с грустью помянул Юлечку, которая постоянно пеняла ему на то, что непритязательной, но задушевной беседе он предпочитал лёгонькое «чтиво» или «Имперский спорт».

Правда, наметились и позитивные перемены в его «второй судьбе»: где бы ни был Роман, огромные электронные табло, передавая известия об утренней флуктуации, высвечивали его мужественное лицо. Так Загорцев в одночасье превратился в достопримечательность из другой эпохи. Пусть то и была «знаменитость на час». Всё равно это доставляло удовлетворение «настоящему имперскому человеку», в предыдущей жизни привыкшему к планетарной славе.

Потому по дороге домой он осмелился заговорить с незнакомкой, поджидавшей прибытия трэка. Та, уставившись на экран уличного голографа, внимательно вслушивалась в краткое интервью Романа котонским репортёрам. Увлёкшись зрелищем, она и не заметила, что уронила какой-то свёрток.

Если уж быть откровенным, то местные фемины отнюдь не прельщали прославленного футболиста: все как на подбор маленькие, худенькие, с жидкими волосёнками на головах и с выражением доброты на не слишком привлекательных физиономиях — племя полудегенераток, да и только.

Причём женщины, как успел подметить заинтересованный наблюдатель, меж собой делились на две категории. Часть из них была внешне симпатичнее, с крохотными грудками (величиной с кулачонко мальчонки) и едва выдающимися ягодицами. Зато выступающие лопатки придавали им сутулость. У другой категории ещё более скудные (в трактовке Загорцева) бугристые поверхности если и присутствовали, то их обладательницам оставалось позавидовать пышности форм Бабы-яги. Правда, «худосочные», в отличие от «сутуленьких», были лишены выпирающих лопаток. Зато их мордашки, тактично выражаясь, «подгуляли» пуще обезьяньих.

Роман «для удобства внутреннего пользования» так и классифицировал их: первые — сутуленькие, вторые — худосочные. Вот к такой худосочной он и «присоседился безо всякой задней мысли», как некогда выражались его одноклубники. Ну не ходить же букой всю оставшуюся судьбину?! Тем более, что возник повод для знакомства.

— Здравствуйте! — изображая максимум доброжелательности, тронул мужчина из прошлого за локоток молоденькую женщину, подавая ей свёрток, поднятый им с асфальта.

Подобные манеры в обиходе века двадцать второго, из которого прибыл Загорцев, были совершенно естественным явлением.

— …Зд-здравствуйте…, — вздрогнула та, отрываясь от табло. — Спасибо, — холодно поблагодарила она Романа, принимая свёрток и конвульсивно отдёргивая локоток.

И побледнев, худышка отодвинулась от него, слегка опровергая имидж приветливости, присущий котонцам. Не исключено, она пришла в замешательство от крупных габаритов мужчины, или же от того, что экранный герой внезапно очутился в непосредственной близости от неё.