Владимир Михайлов - Избранные произведения. Том 1

– Простите меня за бестактность, доктор, но как жаль, что вы не прошли военной службы. Тогда вы научились бы обходиться без «видимо» и, оценив обстановку, кратко ответили бы: так.

– Где же я мог бы?..

– Знаю, знаю. А жаль. И как только воспитало вас ваше прекрасное время? Я с удовольствием говорю с вами, нч воевать согласился бы скорее против вас. Это была бы веселая война...

– Ну перестаньте же...

– Кроме того, вот вам мои соображения о возможности поисков наших товарищей. Кто стал бы этим заниматься? Я необходим на корабле как лицо, способное заменить капитана, и как квалифицированный пилот. Мой товарищ Питек хороший пилот, прекрасный, может быть, но им нужно руководить -- он порой чересчур эмоционален, и ему одному нельзя доверить машину. К тому же, я в одиночку не доведу корабль до Земли. Но не буду отнимать ваше время: мне нужен каждый член экипажа. Следовательно, я больше не выпущу на планету ни одного человека. Не говоря уже о том, что мы не можем потерять и большой катер – последнее наше средство сообщения с чем бы то ни было.

– Да. Я понимаю. Все.это мне ясно. И то, что звезду придется гасить. И то, что наши шансы спасти здешнее население ничтожны...

– Их просто нет.

– Пусть даже так. Но мы обязаны дождаться наших.

– Как долго должны мы их ждать?

– Ну, взрыв ведь произойдет не завтра».

– Такая вероятность совершенно исключена?..

– Нет, не совершенно. Но она невелика... хотя будет возрастать с каждым днем.

– В таком случае... Хорошо... Будем ждать. Двое суток. Согласны?

– Почему именно двое суток? Вы решили наугад или у вас есть какие-нибудь соображения?

– В мое время,– Уве-Йорген усмехнулся, приподняв уголок рта, как обычно,–если рыцарь через двое суток не возвращался, на свою базу, мы считали его погибшим. И редко ошибались.

– И вы так спокойно...

– Да перестаньте! Не думаете же вы, что гибель людей доставляет. мне удовольствие! Были, конечно, и такие, но всех оболванить он не успел...

– Кто? – машинально спросил Аверов.

– Король Джон Безземельный, если это вас устраивает. Ну, что же, будем считать, что мы договорились. И, откровенно говоря, на- вашем месте я бы гордился...

– Гордились бы – чем?

Но пилот не ответил. Он напряженно всматривался в экран. Шагнул в сторону, переключил локатор. Поднял глаза. Медленно улыбнулся.

– Поздравляю, доктор. Кажется, мы жгли порох впустую.

– Что это значит? – дрогнувшим голосом спросил Аверов.

– Если у туземцев нет своих космических устройств, то это может быть только наш катер. И не пройдет и четверти часа, как вы сможете поплакать на плече у своего руководителя.

Аверов был так рад, что и не подумал обижаться.

– Рад приветствовать вас на борту, капитан, – сказал мне Уве-Йорген и щелкнул каблуками. Мне показалось, что он сказал это искренне. Я вылез из катера; Рыцарь ждал, потом его брови прыгнули вверх; однако он на удивление быстро справился с изумлением и кинулся вперед – помочь, но я опередил его.

– Здравствуйте, юная дама, – поклонился он. – Какая приятная неожиданность… Я очень, очень рад – если это только не сон.

Анна стояла рядом со мной и глядела на Рыцаря, а он снова перевел взгляд на катер, но никто больше не вышел, и он взглянул на меня, и улыбка его погасла.

– Вас только двое?

– Да, – сказал я невесело и, чтобы поскорее завершить неизбежный церемониал, продолжил: – Знакомьтесь.

– Уве-Йорген, Риттер фон Экк, первый пилот этого корабля. Имею честь… Что же случилось, Ульдемир?

– Объясню подробно, но не сию минуту. Анна…

Она с любопытством осматривалась; теперь она повернулась ко мне.

– Сейчас я провожу тебя в мою каюту. Примешь ванну, пообедаешь. А мы тем временем поговорим с товарищами.

– Нас будут ждать в лесу, ты не забыл?

Я мысленно сказал ей «браво!»: на лице Анны не было ни тени смущения, ничего на тему «как это выглядит», «что могут подумать» и так далее. И незнакомая обстановкам, видимо, не тяготила ее, и чужой человек тоже.

– Как ты могла подумать! Ну пойдем. Через четверть часа в центральном посту, Уве. И пригласите, пожалуйста, доктора Аверова.

– Непременно.

Голос пилота был деловитым, и в нем более не чувствовалось удивления.

– Очень странный человек.

У меня были по этому поводу свои соображения, но я все же спросил:

– Кто, Анна? Уве-Йорген?

– От него так и тянет холодом.

– Он очень сдержанный человек. Так он воспитан. Подробнее я расскажу тебе как-нибудь потом. Как ты себя чувствуешь?

– Тут уютно. Хотя… сразу чувствуется, что живет мужчина. – Она обошла каюту, всматриваясь в детали обстановки. – Очень много незнакомых вещей, я не знаю, для чего они…

– Договоримся: я покажу тебе, что можно трогать и чего нельзя. Иди сюда. Вот ванна… Да где ты?

– Сейчас… – отозвалась она изменившимся голосом. – Уль… Подойти на минуту. Кто это?

В каюте на столе стоял портрет в рамке. Не фотография, но рисунок по памяти с той фотографии, что была у меня когда-то: Нуш в черном вечернем платье сидела на стуле, уронив руки на колени, и глядела в объектив, чуть склонив голову. Сам снимок остался там, в двадцатом.

– Кто это? – повторила она полушепотом.

– Не узнаешь?

– Это… это ведь я?

– Это ты.

– Ты… знал обо мне раньше?

– Знал. Только не надеялся, что мы встретимся.

– И ты прилетел сюда из-за меня?

– Да, – сказал я, не кривя душой; я ведь и на самом деле оказался тут из-за нее – надо только вспомнить, что она была для меня одной, та и эта, вопреки рассудку и логике. – Из-за тебя. И за тобой.

– Уль…

Мы замолчали. Воздух в каюте сгустился и был полон электричества, так что мы не удивились бы, ударь сейчас молния. Лампы сияли по-прежнему ярко, но мне показалось, что стоят сумерки; я был уже в том состоянии духа, когда видишь не то, что есть, а то, что хочешь видеть, когда созданный тобою мир становится реальным и окружает тебя. Наверное, и с ней было то же. Я шагнул и нашел ее почти на ощупь. Меня шатало от ударов сердца. Ее ладони легли мне на плечи. Но хронометр коротко прогудел четверть, и лампы снова вспыхнули донельзя ярко, и мне пришлось зажмурить глаза от их режущего света.

Я медленно опустил руки, и она тоже.

– Уль… – снова сказала она, и я побоялся думать о том, что было в ее голосе.

– Время, – сказал я беззвучно: голос отказал. Я кашлянул. – Значит, выкупайся, потом отдохни перед обедом. Полежи вот здесь. Ты устала. Боюсь, что наш разговор с товарищами затянется.

Совещание, подумал я. Проклятое изобретение давних времен: от работы, от отдыха, от любимой женщины, от друзей, живой или мертвый – поднимайся и иди на совещание, проклятый сын своего века, своей эпохи…