Аластер Рейнольдс - Мстительница [litres]

– Они знают толк в шарльерах, – прошептала мне Прозор, когда включились ракетные двигатели, знаменуя конец пути. – У нас все будет ладушки.

Оставалось примерно двадцать шесть часов, но, если Прозор не ошиблась, этого времени должно было хватить с избытком. И я опять приказала себе поверить, что она не ошиблась; думать иначе было бы своего рода предательством.

Мы приземлились в том же месте, где Ракамор посадил собственный катер. Углубления в тех местах, где его полозья врезались в землю, были все еще видны, и до входа, обозначенного на картах Лофтлинга, оставалось совсем немного. Мы закончили герметизировать скафандры, а потом все перепроверили: дергали за шланги, через которые подавалась дыхаль, следили, нет ли где-нибудь утечек. Испытали каналы трещальника, распределили между членами отряда оружие, боеприпасы и режущие инструменты. Пусть скафандры у команды Джастрабарска и отличались от скафандров ракаморовской экспедиции, пусть кое-что из их оборудования было более старого или более нового образца, но методология почти не отличалась. На среду внутри шарльера нельзя было положиться в том, что касалось сложных устройств. У отряда Джастрабарска даже имелся язык жестов на случай, если трещальники в скафандрах перестанут работать.

Мы покинули катер и пересекли короткий отрезок пространства до входа на поверхности. На некотором отдалении его легко было не заметить. В траншею с отвесными стенами уходил пандус, упирающийся во что-то вроде бункера со шлюзом. Сбоку от шлюзовой двери виднелась контрольная панель.

– Заметила, каким новым все выглядит? – сказал мне Джастрабарск через трещальник. – Никаких царапин от космического мусора, повреждений от радиации… И я сомневаюсь, что за десять миллионов лет к этой панели прикоснулось больше сотни рук.

Открывательница Джастрабарска принесла с собой тяжелый сундук с инструментами. Внутри его оказалось множество отделений, в которых она принялась копаться, пока другой член отряда рассматривал копию одной из карт Лофтлинга. Над контрольной панелью располагался прямоугольник из аккуратных маленьких пиктограмм, расположенных вертикальными столбцами. Какой-то язык; но ничего похожего я раньше не видела, даже в библиотеке Ракамора.

Я услышала через трещальник:

– Типичные штучки Ледяного Трона. Только пугают, но не кусают.

– Они уже кусали нас раньше.

– Не на этот раз. Если Лофтлинг не ошибся со схемой цепи, энергетический узел можно вскрыть… так… прямо здесь.

– Нашла?

– Все готово. Спасибо старине Лофтлингу. Кто-нибудь может передать мне катушку индуктивности? Нет, это не катушка. Да, из этого отделения. Не эту, побольше, – по-твоему, мы тут пытаемся вскрыть дверь из бумаги?

Я услышала лязг и ощутила, как вздрогнула земля под ногами. Дверь открылась – скользнула вниз, в щель на дне траншеи. Мы вошли в вестибюль, где единственным источником света были фонари на наших шлемах, и они озаряли стены, покрытые рядами пиктограмм.

– Предупреждения, – сказал оценщик. – Чтобы мы все прям вздрогнули. Оставь надежду, всяк смертный, сюда входящий, и тому подобная ерунда. Видал я и похуже. На это можно не обращать внимания.

Была здесь еще одна дверь, которая не желала открываться до тех пор, пока не закрылась наружная. Мне не понравилось ощущение того, что я заперта в этом древнем, ужасном месте, – ведь я знала, как мало часов осталось до восстановления защитного поля, после которого мы окажемся в ловушке. В случае если чтец шарльеров Джастрабарска прав, нам придется продержаться восемнадцать дней, а потом поверхность снова откроется. С этим можно было бы справиться, если в катере хватит дыхали и припасов. Но Прозор считала, что Квансер ошибается и, когда это окно захлопнется, пройдут годы, прежде чем откроется следующее.

Зачем мы погружались глубже в этот кошмар, когда самым логичным и разумным поступком было выбираться, пока есть такая возможность?

Прозор положила руку мне на плечо:

– Я занималась этим не так часто, как Мэттис или Жюскерель, Фура. Хорошо, что до сих пор помню, каким неправильным все кажется в первый раз. Но ведь поначалу пребывание на корабле тоже казалось тебе неправильным, верно? И то же самое со скафандром, в котором ты вышла наружу. Ты ко всему привыкла. Здесь то же самое. Будет легче.

– Спасибо, – пробормотала я.

Теперь она называла меня Фурой, а не «деткой».

Вскоре мы уже спускались по бесконечной лестнице, которая спиралью вела в самое сердце сферического мира. По описаниям я представляла себе нисходящую, плавно изогнутую лестницу, исчезающую из вида, – вроде той, что опоясывала купол нашего дома на Мазариле.

Все выглядело иначе – и хорошо, что меня не предупредили заранее.

Лестница пролегала по внутренней стороне очень широкой шахты – около ста пядей в поперечнике, насколько я могла судить. Пролеты выступали из стен, выглядели достаточно прочными, и места хватало, чтобы три человека шли бок о бок. Но не было перил, и, как бы я ни старалась сфокусировать взгляд на следующей ступеньке, было невозможно отрешиться от вида на лестницу, продолжавшую свой крутой спуск, изгибаясь вдоль противоположной стены, спиралью уходя вниз в головокружительную темную пустоту. Группа Ракамора провела большую часть своего времени в шарльере, спускаясь или поднимаясь по этим кошмарным лестницам, и я начала задаваться вопросом, хватит ли у меня выдержки, чтобы с этим справиться.

А еще приходилось спешить. Не было смысла тянуть время. Добыча располагалась в лиге под нами, и уклон лестницы значил, что пройти придется целых три. В скафандрах наша максимальная скорость составляла чуть меньше половины лиги в час, так что нам требовалось по меньшей мере шесть часов, чтобы просто добраться до трофея.

И это было не самое худшее. Чем глубже мы уходили, тем больше усилий требовал каждый шаг, и усталость была тут совершенно ни при чем. Я всю жизнь провела между поверхностью Мазариля и стеклянной шкурой небесной оболочки и поэтому никогда не подходила к поглотителю ближе чем на четыре лиги.

Здесь же, когда мы прошли через поверхностную дверь, между нами и поглотителем было расстояние в те же четыре лиги. К тому времени как мы добрались до добычи, под нами оставалось всего три лиги. Этого было достаточно, чтобы мы ощутили, как наш вес вырос более чем наполовину: ноги стали будто свинцовые, и каждый шаг теперь требовал больше осторожности, чем предыдущий.

На полпути к ядру, где в резервуаре размером с дом содержался поглотитель, стиснутый магнитным пинчем, мы бы при ходьбе испытывали такую тяжесть, словно весили в четыре раза больше. Впрочем, я бы удивилась, сумей мы к тому времени хотя бы ползать.