Аластер Рейнольдс - Мстительница [litres]

– С того, что кто-то должен об этом подумать.

– Это в тебе светлячок говорит, – сказала Прозор, мудро кивая. – Не думала, что он пробыл в тебе достаточно долго, чтобы проникнуть в серое вещество, но, может, тебе просто не повезло, когда ты съела его на «Монетте».

– А какое отношение светлячок имеет к деньгам?

– Светлячок много чего делает с разумниками, помимо того что проникает им под кожу, как это вышло с тобой. Они становятся нервными, подозрительными. Начинают видеть закономерности, которых нет, всякие бессмысленные связи. Задавать вопросы, на которые нет ответа.

– У Рэка ведь не было светлячка, верно?

– Рэк был особенный. Ты не спрашивала Меверонс, что она может для тебя сделать? Существуют лекарства от светового плюща. Говорят, очень мерзкие зелья, но побочка не хуже сильной лихорадки.

– Не нужны мне никакие зелья. Я съела маленький кусочек. Меверонс сказала, должно пройти намного больше времени, чтобы оно проникло в мой мозг. Плющ растет внутри людей уже много веков, и еще никто от него не умер.

– Но вряд ли людям это нравится.

– Мне совсем не больно. Может, немного покалывает. Но если ты думаешь, что я этого стыжусь… – Я покачала головой. – Прозор, я так поступила, чтобы выжить. Эти отметины говорят, что я лучше Босы Сеннен, потому что ей не удалось меня убить.

В полумраке нашей маленькой каюты я подняла руку, изучая волнистый и ветвистый узор светового плюща, растущего внутри моей кожи. Он был нежного желто-зеленого цвета, бился и пульсировал в медленном, потаенном ритме.

Эти волнистые линии покрывали меня целиком, от лица до лодыжек. При ярком свете они не слишком бросались в глаза, но во тьме каюты моя кожа превратилась в светящуюся карту. Я изучала ее с тех пор, как мы покинули шарльер, и начинала замечать, как возникают и исчезают связи, неустанно образуя узоры внутри меня.

Да, у Меверонс были методы лечения. По ее словам, не из лучших и с неприятными побочными эффектами. Она предполагала, что у докторов на Тревенца-Рич есть лекарства получше, но охотно предложила мне попробовать ее зелья.

Я отказалась.

– Стоит отдать тебе должное, Фура. Ты совсем не такая, как я предполагала.

– Ты еще не знаешь, на что я способна.

– Я поговорила с Рестромель, когда была в комнате костей. Ей, судя по всему, осталось лет пять-шесть работы с костями. Но она очень хочет перейти на другой корабль – один из тех, которыми владеют картели в глубоких процессиях. Говорит, там платят лучше, пусть даже нет возможности заполучить большую добычу. Вот к чему я веду: чтобы Джастрабарск освободил Рестромель от контракта, ей нужно воспитать нового чтеца костей. Я ей сказала, что ты неопытная, но подаешь надежды.

Я присвистнула, словно это была высокая похвала.

– И что же сказала Рестромель?

– Что тебе стоит заглянуть в комнату костей, когда будет возможность. Она хочет проверить, сможешь ли ты выцепить из черепа какие-нибудь сведения. Может, это твой шанс, Фура. Разве что ты собираешься из Тревенца-Рич сесть на корабль домой?

Я решительно покачала головой:

– Нет, клянусь мирами. Я свяжусь с отцом, удостоверюсь, что с ним все в порядке и он знает, что со мной тоже все в порядке… Расскажу ему про Адрану и так далее, включая и то, что меня не будет дома некоторое время.

– Ты могла бы сделать это сейчас. У Джастрабарска не так уж много секретов, чтобы прятаться от всех.

– Зато секреты есть у меня. На моего отца работает один человек. Его зовут Видин Квиндар, – может, ты про такого слышала?

– Знаю я Квиндара. Хотела бы не знать, но увы. Однако он не из тех разумников, которые работают на таких, как твой отец.

– И все-таки он на это пошел. А мой отец потратил на Квиндара все деньги – их наверняка было немного, – чтобы тот продолжал нас искать, потому что он разбирается в кораблях и том, как все устроено. В общем, я не хочу столкнуться с Видином Квиндаром, прежде чем разыщу другое судно.

– А это чем тебе не нравится?

– Всем. Можешь все свалить на светлячка, но во мне появилось то, чего раньше не было. Я не успокоюсь, пока Боса не поплатится за содеянное, Прозор. Я хочу, чтобы моя сестра вернулась живой, а также Гарваль, и Иллирия, если она еще не умерла, – и для такого мне понадобится команда, которая не побоится вступить в бой. – Я понизила голос, потому что собиралась сказать кое-что плохое о тех, кто дал нам приют, был добр и отзывчив, и это заставляло меня чувствовать себя подлой и неблагодарной, словно невоспитанная гостья. – А эти люди – не такие. Они слишком робкие. Они бы не попытали счастья с тем шарльером, если бы ты не выкрутила им руки. Им даже не хватило наглости попытаться опередить «Монетту» – они с радостью позволили Ракамору поживиться первым! По сравнению с ними он выглядит очень рисковым типом.

– Если бы кто-нибудь другой такое ляпнул, Фура, я бы взыскала с него плату.

– Но со мной ты так не поступишь, потому что знаешь, что я лишь называю вещи своими именами.

Она склонила голову набок, искоса взглянув на меня:

– Ишь ты, заделалась экспертом.

– Я заслужила это право, Прозор. Как и ты. Я знаю, что выгляжу и говорю не так, как все вы, и знаю, что не видела и сотой доли того, на что случалось поглядеть тебе. Но я пережила встречу с Босой Сеннен, а это больше, чем о себе могут сказать большинство разумников. А теперь я заставлю ее пожалеть о том дне, когда ее орбита пересеклась с орбитой Фуры Несс.

– Тут стоило бы рассмеяться, – сказала Прозор через несколько секунд. – Но есть подозрение, что если бы я так и поступила, то мне пришлось бы об этом пожалеть.

Я вняла предложению Прозор пойти в комнату костей. Однако это было не из-за желания стать частью команды Джастрабарска. Они не нуждались во мне, и я не нуждалась в них.

Однако я хотела добраться до черепа.

В комнате костей все было устроено совсем не так, как на «Монетте», и все же отличия оказались не настолько сильными, чтобы мне пришлось начинать с нуля. Когда Рестромель позволила мне надеть один из их блестящих нейронных мостов и подключиться, череп издал сигнал – чистый, отчетливый и яркий, как звук нового свистка. Он был меньше нашего, но явно за минувшие века не пострадал так сильно. Сведения лились из него, как свет. Они выплывали на передний план почти без усилий, желая, чтобы их перехватили и поняли. Никаких всплесков невнятицы. Стоило мне настроиться, и я уже не теряла волну. Мне удалось записать несколько разговоров, длившихся много минут, как будто их нашептали прямо в мозг.

– А у тебя талант, – сказала Рестромель, просматривая мои заметки. – Нужно немного потренироваться, но я не сомневаюсь, что ты сможешь здесь устроиться, если захочешь учиться у меня.

– Это очень любезно с вашей стороны. Но я не уверена, что хочу наниматься на другой корабль.