Юлия Петерс - Взгляд сквозь время

Дверь отворилась, и появились солдаты. Двое тащили заветный контейнер, а остальные образовали вокруг них плотное кольцо. Вооружённые электрошоковыми дубинками, они беспрестанно оглядывались по сторонам.

Если бы кто-то вознамерился нарушить ход торгов, солдатам пришлось бы охранять свою драгоценную ношу и обороняться. Они смогли бы оглушить одного, двоих, ну, возможно, троих. А вот если дойдёт до настоящих потасовок… Беснующийся человеческий поток, несомненно, сметёт кордон и затопчет стражей. И самым ужасным было осознание того, что никакая дубинка людей тогда уже не остановит.

Солдаты чувствовали бы себя намного лучше, сжимая в руках приклады автоматов. Уж что-что, а пуля не подведёт – она разит наповал. Да только если бы и удалось где-нибудь отыскать эти самые автоматы, ими равно не воспользуешься. Убивать строго запрещалось. Всем. При любых обстоятельствах. Даже в целях самообороны. Убийство было самым тяжким преступлением из возможных и каралось с особой жестокостью. Виновного сразу изгоняли из общества. Нет, не в буквальном смысле, конечно. Оно, это самое общество, не могло позволить себе роскошь лишиться двух человек сразу. Преступника просто переставали замечать и отныне относились к нему как к скотине. Его лишали всего – если у него вообще что-то было – и отправляли жить в стойло. А уж мест там хватало – ведь пустых загородок с каждым годом становилось всё больше. Кормили убийцу хуже, чем отощавших коров: отбросами и не чаще одного раза в день. Кроме того, в стойле было темно – подобные места уже давно не знали электричества. И вот, свернувшись калачиком на голом полу, отщепенец был обречён выслушивать жалобные стоны голодного скота и бояться заснуть, ибо шорохи невидимых во тьме крыс и скорпионов сводили с ума. Но это всё ночью. А днём он работал на самых труднодоступных участках, в поистине адских условиях, сражаясь с песками под палящим солнцем. Бежать ему было некуда и не к кому. До ближайшего селения – километры пустошей, дюн и страданий. Такое путешествие никто бы не перенёс.

Нет, когда подобная участь постигла двоих парней, до смерти залупивших третьего, все хорошо усвоили, что убивать нельзя. Бить – пожалуйста! Побои никак не карались. Совсем. Ведь должны же были люди давать выход своей постоянно накапливающейся агрессии!

Но пока сидящие в зале не шевелились. Они, казалось, даже перестали дышать и молча, одними глазами следили за каждым шагом солдат. Рассмотреть контейнер было трудно, но этого и не требовалось. Все знали, что он где-то там – за спинами этих ребят в пародии на униформу. И скоро его можно будет увидеть.

Безмолвие, напряжённое безмолвие повисло меж людьми…

А за окном свирепствовал ветер, швыряя в стекло горсти песка. Настоящий ураган продолжался уже вторую неделю. Без защитных очков и специального респиратора нельзя было выйти на улицу. А ведь ещё каких-то пару лет назад такие погоды были редкостью. Тогда ещё людям удавалось сдерживать пустыню за пределами города.

Солдаты, мрачно поглядывая на толпу, проследовали к специально отведённому за кафедрой месту, где и установили контейнер на большом постаменте. Затем они торопливо выстроились вокруг – двое сзади, двое спереди, четверо по бокам.

Воздух, и без того горячий, казалось, накалился до предела. Обе стороны застыли, выжидая, когда наконец прервётся тягучее молчание.

Единственным, кто мог на это повлиять, был аукционист. Куратор торгов, он занимался своим делом уже много лет. Он знал присутствующих. Большинство по имени, но всех – в лицо. Впрочем, оно и понятно. Ведь был он не только человеком, который руководит торгами, но также и мэром, командиром той горстки юношей, что называется армией, сборщиком налогов… И пахарем. Как и все, он старательно обрабатывал свой жалкий клочок земли, чтобы не умереть от голода. За всю эту канитель с торгами ему ничего не платили, а большим начальником он сделался не по доброй воле. Просто так было предначертано – его отец руководил этой общиной, и отец его отца, и так далее. Все мужчины их семейства передавали свои обязанности по наследству. Вот и он не избежал рока ответственности. Увы, но выбирать не приходилось.

Сегодня перед аукционистом-мэром стояла нелёгкая задача. Ему предстояло сообщить людям новость, которая могла вызвать самый настоящий взрыв. А сам он, ради собственного блага и ради блага других, должен был при этом оставаться сдержанным и хладнокровным. Аукционист и вправду старался сохранять спокойствие, но… чувствовал, что у него не получается. В висках стучало, дыхание перехватывало, а ноги, несмотря на невыносимую духоту и зной, холодели и казались какими-то чужими.

Аукционист хорошо понимал, что сейчас начнётся.

Конечно же, понимал. Он видел перед собой всех этих опухших от слёз женщин, озлобленных мужчин, измождённых жизнью стариков. Ему предстояло обмануть их надежды.

Но время не ждало. И люди тоже устали ждать.

– Открываем торги! – громко объявил аукционист и с грохотом опустил молоточек на стол.

Да, таким всегда было вступительное слово. Но дальше… как сказать о том, что шло вразрез с устоявшейся традицией?

– Баран, целый живой баран! – вскакивая с места, тотчас завопила молодая, но до безобразия некрасивая женщина. – Он здоровый, честно! Можете провер…

– Подожди! – осадил её аукционист.

В толпе зашикали, а седовласый мужчина с лицом, будто выструганным из полена, дёрнул её за край балахона, заставляя сесть и заткнуться.

Аукционист поджал губы. Плохой знак. Паршивое начало! А впрочем, чего он хотел? Ежегодные торги, регулярно проводившиеся в один и тот же месяц – самый нелёгкий и самый засушливый, – на сей раз сильно затянули. Правда, и определить такой «самый-самый» становилось уже невозможно. Жара наступала, а жизнь с каждым днём делалась всё труднее и труднее… На этом фоне торги выполняли роль последней из сохранившихся традиций. И она должна была оставаться незыблемой. Отберите её у людей – и получите разгневанное стадо. А стадо способно затоптать – даже своего вожака.

В который раз аукционист успел пожалеть о том, кем он есть. Зачем ему испытания на прочность? Разве он когда-нибудь об этом просил? Да он бы руку отдал за то, чтобы стать обычным членом общины и решать лишь свои, личные проблемы! Вот только никто бы не принял его жертву. И нести свой крест ему предстояло долго, очень долго – до самой гробовой доски.

– Перед тем, как мы начнём, выслушайте меня, – обратился он к людям, и голос его прозвучал на удивление спокойно. – И попытайтесь… понять. Знаю, как вам было трудно. Чёрт возьми, конечно же знаю – ведь я один из вас! И я знаю, как вы ждали этого дня.

Люди настороженно слушали. Никто не проронил ни звука.