Пьер Бордаж - Воители безмолвия

– Предлагает мне не шанс, а вы, мой сеньор, убийца моего мужа и двоих моих детей! Шанс – странное слово в ваших устах…

– Успокойтесь, дама моя, меня не трогают ваши ядовитые намеки. Разве не ваш муж утверждал незадолго до своей смерти, что не стоит смешивать личные чувства и интересы государства? Разве не он холодно приказал казнить ваших друзей Тиста и Марит?.. Но хватит! Я устал произносить одни и те же слова, выслушивать одни и те же упреки. Несколько минут назад вы попросили меня о милости: вы желаете вернуться в родную провинцию. Так и быть, я дарую вам эту милость! Завтра, на заре первого дня, вы получаете свободу в своих действиях. Можете уехать в сопровождении своего брата Мулика, которого я последнее время видел при дворе…

Дама Сибрит сжалась в кресле. Пораженная и обеспокоенная, она задавала себе вопрос, какую новую ловушку скрывали его слова.

– Само собой разумеется, ваша дочь Ксафит будет вам возвращена, – продолжил Менати Анг. – Что касается вашей компаньонки Алакаит де Флель, ей ничего не грозит, клянусь вам. Однако вам придется дать клятву о молчании: вы не должны никому открывать обстоятельства смерти сеньора Ранти. Если вы даже случайно нарушите государственную клятву, ваша жизнь, жизнь вашей дочери и вашей компаньонки потеряют какую-либо ценность. Ваше молчание – залог вашего спокойствия… А главное, дама моя, не благодарите меня! Это решение скорее ваше, чем мое. Поблагодарите лучше собственное упрямство!.. Быть может, теперь, когда не осталось задних мыслей, мы можем насладиться сохорго…

Императорская ложа медленно спустилась, пробивая путь среди лож придворных, которые отлетали в сторону, чтобы освободить проход к центральной сцене. До конца спектакля Менати Анг замкнулся в упрямом, капризном молчании. Его черные глаза, единственный признак жизни на бесстрастном лице, пристально следили за грациозными танцовщицами на сцене.

Дама Сибрит еще не осмеливалась поверить в обещания императора. Однако они означали освобождение от мира, в котором, несмотря на привилегированное положение, она всегда ощущала себя чужой. Вдова Ранти была птицей, которую слишком долго держали в неволе за решеткой тесной клетки, пока она не потеряла надежду улететь. И вдруг перед ней распахнули дверцу золотой клетки, а она с беспокойством озирает пугающую бесконечность неба. Перспектива увидеть пустынные ландшафты детства, встретиться с отцом, которого она глубоко почитала, показалась ей иллюзией, абстракцией.

Это ощущение было тем более острым, что решение Менати Анга, неожиданное и резкое, противоречило сну, который она видела прошлой ночью. После исчезновения Ранти Анга впервые сновидение вырвало ее из сна, из глубокого сна второй ночи. Она проснулась в холодном поту. Она увидела себя жертвой чувственного желания императора. Он овладевал ее распятым телом почти с животной яростью. Но больше всего ее смущало то, что этот плотский акт, отвратительный, извращенный, доставлял ей нездоровое, грязное удовольствие, а потом она рыдала от стыда. Целый час первого утра она провела в ванной с очищающими эмульсиями, чтобы изгнать из головы это унижение, содрать с кожи все следы ночной грязи. Потом попыталась убедить себя, что видение не было пророческим, что сон был случайностью. Но упрямая интуиция подсказывала ей, что, напротив, сновидение отражало ее собственные противоречия и слабости.

И вдруг Менати Анг объявлял, что отказывается от нее! Наряду с чувством облегчения ее пронзила игла разочарования, сожаления, но она отнесла эти чувства на счет своей двойственной натуры. Она искоса наблюдала за императором. Он внешне увлекся сохорго, хотя на самом деле – это не ускользнуло от ее женского внимания – тонул в бурном море разочарования.

После спектакля танцовщицы и певцы церемонно раскланивались перед зрителями. Ни шум, ни вздох, ни шорох ресниц не нарушил тишины, пропитанной восхищением. Истинный триумф.

Церковная ложа, обитая фиолетовыми и белыми тканями, незаметно подлетела и застыла перед императорской ложей. Морщинистое лицо Барофиля Двадцать Четвертого, муффия Церкви Крейца, едва возвышалось за плоским барьером балкона. Рядом с ним в фиолетовой накидке на красном облегане сидел кардинал Моланали, чье розовое личико выдавало его неумеренную любовь к хорошей пище.

Непогрешимый Пастырь протянул руку в белой перчатке через перила императорской ложи. Менати Анг и дама Сибрит приложились по очереди к пальцам и огромному перстню муффия.

– Желаю вам приятного первого вечера, Ваше Святейшество, – произнес император. – Вы получили удовольствие от спектакля?

– Я оценил его по заслугам, мой сеньор, – ответил муффий блеющим фальцетом. – Когда сохорго Средних веков исполняется таким образом, сразу понимаешь, что это божественное искусство.

Менати Анг догадался, что присутствие Барофиля Двадцать Четвертого в Амфитеатре было продиктовано не только любовью к искусству, но и этой встречей, с виду совершенно случайной.

– Размещение ваших миссий на планетах империи происходит в соответствии с планами, Ваше Святейшество?

– Здесь нам не на что жаловаться, мой сеньор! Каждый город каждой планеты вскоре получит свой крейцианский купол, где будет произнесено Истинное Слова Наши миссионеры творят настоящие чудеса. Они принимают все больше верующих среди автохтонов, и мы будем счастливы распахнуть перед тысячами послушников двери в школы священной пропаганды. Мы также слышали, что добрая воля и эффективность скаитов-инквизиторов во многом облегчает задачу наших кардиналов и епископов, возглавляющих миссии. Эта новость радует нас, мой сеньор.

– Коннетабль следит за этим, – сказал Менати Анг. – В эти дни он путешествует по планетам, чтобы лично проследить за единством имперской организации, главной частью которой является Церковь…

Маленькие выцветшие глазки кардинала Моланали не отрывались от дамы Сибрит. Этот взгляд, смесь явного отвращения и скрытой похоти, наполнял ее чувством неловкости. Ей казалось, что укрывшийся в глубине ложи человек, как пожиратель падали, раздевал ее, срывая покровы с тела и души. Ей хотелось, чтобы муффий и император поскорее завершил свой разговор, чтобы уйти от жгучего и бесстыжего разглядывания. Она кипела нетерпением вернуться в свои новые дворцовые апартаменты, поцеловать свою дочку-проказницу, к которой уже привязалась, и подготовиться к отъезду. Ей хотелось немедленно послать шифровку брату Мулику, чтобы тот принял необходимые меры, пока Менати Анг в последний момент не изменил своего решения.

– Мой сеньор, это место не подходит для разговора, – заметил муффий, чья живость и острота взгляда противоречили величавости его жестов. – Мы просим вашего благосклонного согласия на частную аудиенцию. И если возможно, сегодня вечером.