Тамара Пикулина - Семь миров: Импульс [СИ]

— Жадность! — произнес старейший и указал рукой на крайнюю пару в углу.

Вновь подошла женщина, видимо, в искусстве похищать чувства оилки были умелее, чем оилы.

Все повторилось вновь, те же эмоции. Странно, но различай между потерей собственной любви и потерей собственной жадности Атла не заметила. Разве что не стало больше фиолетового цвета в мире, который она видела.

— Гордость! — не давая ей передохнуть, продолжал старец.

Атла почему-то все ждала, когда подойдет уже знакомая ей пара, но и на этот раз пришла другая.

Гордость отняли все так же холодно и бесчувственно. Полностью исчез синий цвет.

Затем очередь встала за гневом. Когда у Атлы похищали гнев, тут-то её чувства всколыхнулись все разом. Расстаться с гневом было болезненней всего. Сердце колотилось изо всех сил, и, если бы её гордость все еще была при ней, она непременно бы сдержалась и смолчала, но гордости больше не было, и она истошно завопила, не стыдясь того, что проклятые оилы видят ее боль. Вместе с гневом пропала насыщенность. Черные цвета перешли в серые, пропал привычный ее глазу контраст.

— Страх! — произнес это страшное слово старец.

Атла съежилась, ее страх все еще был с ней, и пока она боялась. Подошла пятая пара, та самая, которая затеяла с ней эту страшную игру. В какой-то момент Атла подумала, уж лучше бы они ее съели, но, спохватившись, одумалась и поклялась себе, что во что бы то ни стало вернет себе свое.

Жуткие голубые глаза завращались над ней. Страх был тем самым чувством, на котором она существовала последние тридцать минут. В этот миг именно страх переполнял ее всю целиком, и терять его было все равно что умирать. Атла боролась, цеплялась за это чувство, и опытной оилке потребовалось потратить немало сил, чтобы справиться с крамовкой. Когда из Атлы вышел страх, она почувствовала перемены уже не только в зрении, но и внутри себя. От прежней девочки в ней мало что осталось. Потеря бордового цвета на общем фоне потерь не так ощущалась, но вот состояние духа было сломлено окончательно, и не заметить этого она не могла. Кровососы выпили её всю, но больше она не боялась. Пустота, бездонная пропасть и холод заполнили её сердце. Атле хотелось разгневаться, но она не могла, все внутри было сковано льдом, мир приобрел унылый, тусклый серый цвет. Слабо мерцал зеленый, некоторые предметы отливали бледно-голубым, самая малость коричневого и, пожалуй, все. Она словно умерла.

— Тебе выделят корабль, небольшой челнок, что мы выменяли у пилота крама, тебя снабдят списком того, что необходимо достать, тебе дадут денег, но их тебе не хватит, так что хитрость тебе оставили. Привези нам все, что указано на листе, и получишь свои чувства назад, и поспеши, пока мы не успели их продать. В твоем распоряжении год, наших энергетических ресурсов на большее не хватит. И помни, трупы назад чувства не отдадут!

Тонкие холодные струйки слез потекли у Атлы по щекам. Она ощутила себя слабой, безвольной рабыней, неспособной даже поморщить лоб. Сутки ей выделили на сон. Затем поместили в челнок и выбросили в открытый космос. Список был невообразимо длинным, а мешочек с алмазной крошкой не весил практически ничего. Атла чувствовала себя подавленной и разбитой. Безумно сильно ей захотелось вернуться домой. В глубине души она знала, что один её всхлип — и отец сметет с лица космоса всех оставшихся оилов, собственноручно свернув шею каждому, кто осмелился украсть у него дитя. Он вернет ей все её чувства, а Татида сделает так, что вся их рыжая раса не найдет покоя даже на том свете. Но поворачивать на Краму она не смела, и, хотя гордости в ней больше не было, оставался стыд и невообразимая решимость преодолеть свои трудности самой.

Посмотрев в зеркало, Атла нашла на своей юной голове пять белых, как свет, волос. Седина на черной голове выглядела жутко. Она видела свой монохромный черно-белый лик. Атла отбросила зеркало, оно разломилось пополам и исчезло. Девочка вновь принялась рыдать.

Поплакав, она собралась с духом, отряхнулась, встала и направилась к штурвалу. Пилотированию девочка была обучена, и это хитрые оилы моментально определили. Видимо, то, что Атла была не из простых смертных крамов, было написано у неё на лице. Раньше эта мысль заставила бы ее самодовольно улыбнуться, но сейчас она не испытывала ничего. Странно, но именно потерю гордости она ощутила сильнее, чем утрату остальных компонентов. Во многом все ее прежние чувства были завязаны на ней. С детства Атла была самой великой, самой одаренной, самой могущественной и избранной небесами, и эта мысль подогревала её всю жизнь, как бы сильно она ни пыталась бороться с участью особенной. Атла гордилась собой каждую минуту, а теперь этого не было. Душеобразующее чувство исчезло. Девочка стремительно упала с небес в реальный мир и посмотрела на него уже совсем другими, печальными глазами.

Например, чтобы выжить на Сириусе, прокормить себя и набрать недостающих денег для закупок, Атла много работала, и работа эта была далека от определений «престижная», «элитная», «благородная». Атла убирала за самым грязным и самым жалким отребьем Семи миров. Страха не было ни перед чем, гордости тоже, и ничье из обществ не могло её испугать.

Первое время девочка убиралась и мыла в местах общественных нужд, собирая крохи в мешок, успевая купить одну из вещей по списку. После чего раздавала деньги беднякам, которые, заметив за девочкой отсутствие жадности, спешили её обобрать. Жадности Атле не хватало как воздуха, омерзительное на первый взгляд чувство оказалось жизненно необходимым. Она могла голодать сама, раздав при этом припасы незнакомцам.

Атле приходилось много переезжать, а точнее, сбегать. Инопланетные существа быстро разоблачали ее неполноценность и пользовались этим. Сильнее всего Атла страдала от отсутствия гнева, она позволяла себя бить и была равнодушна к этому, а скорее, просто не могла возразить и уходила. Отсутствие страха мешало ей правильно оценить сложившуюся вокруг обстановку, и часто она страдала из-за неоправданного риска, попадала в драки, вставала посреди ссор, равнодушно и с презрением смотрела на пожар, разбушевавшийся в отсеке. Многие обманывали ее, использовали труд, не доплачивали и выгоняли. Но больше всего Атла тосковала по любви. Она не любила никого и ничто, ни свое прошлое, ни свое будущее, ни себя.

Странно, но никто из крамов не искал её. Ни единой весточки ни от отца, ни от Татиды.

Тоска и уныние поразили её сердце. Атла была беззащитна и не способна за себя постоять, много плакала, но все же не сдавалась. Сильная властная кровь древнего жреческого рода не позволяла ей опускать рук. Атла вытирала слезы с лица, поднималась и шла.