Сергей Григоров - Магия Мериты [СИ]

Я слышал, что и раньше искатели приключений под старость становились владельцами баров. Подлечив тело и душу, Брайан основал здесь, в Зоне, ночной клуб. Мимо него каждый день — точнее, каждую ночь — проходят десятки, сотни людей. И он находит, что сказать каждому. Удивительный человек. Высшая человеческая ценность — общение. Наиболее удобное место для этого — клуб. Заведение Брайана — образец в этом плане.

Знакомая обстановка, в которой нет места даже для тени Серого. Общий зал, искусно растекающийся помещениями с игровыми кабинками, кулинарными автоматами и разными аттракционами, танцплощадками, костюмерно-атлетическими рингами и так далее. Темные уголки, малые залы с плотно закрытыми дверьми… — всего не перечислишь. Гул, как в улье. Говорят, пчелы разговаривают танцем. Интересно было бы понаблюдать за порханьем Брайановских гостей. Понять, насколько отличаются они от пчел. Полно их как никогда. Есть завсегдатаи. Некоторые узнают меня. Отвечая на приветствия, прохожу к стойке. Это хозяйское место, и Брайан, как всегда, здесь. Увидев меня, бросает парочку, которой что-то назидательно объяснял. Мы обнимаемся.

Мне всегда приятно видеть его. Привет, Кот, говорит он, подмигивая. Кот — это я. Фамилию свою и имя, данное мне при рождении, я стараюсь забыть. Точно так же зовут Пачника, а я не желаю быть хоть в чем-то на него похожим. И не желаю, чтобы что-то мне постоянно напоминало о нем. Кот короче и проще.

Когда-то я был Волком. Сейчас Кот. Это из-за того, наверное, что всегда… ну, почти всегда делаю только то, что хочу.

Брайан рассказывает новости. Не ту слащавую подборку, что несется с каждого экрана. То, что он говорит, не услышишь больше нигде. Проверить трудно, но никогда в них не было еще ни капли лжи. Брайан дорожит своей репутацией.

Держится, правда, он своеобразно. Все пытается встать к каждому своему собеседнику, даже ко мне, левым боком. Это он стесняется. Тогда, на Диснейде, он потерял руку. Врачи отрастили новую, но она почему-то получилась непохожей на прежнюю. Одна его рука, правая, — мощная, с пергаментной темной кожей, покрытой густыми черными волосами. Вторая рука кажется легкой. Кожа на ней бледно-розовая, с золотистым пушком. Женщинам и все своим новым знакомым он пытается показывать только новую руку, считая ее красивее старой.

В глубине души я знаю, что мне жаль его. Поменял Брайан боевой задор на желание понравиться, услужить… Мелко как-то это все, недостойно настоящего бойца. В кошмарных снах порой мне снится: год-два — и я так же раскланиваюсь с совершенно незнакомыми людьми, ничего иного и не ждущими от меня…

Приходят новые посетители. Мне становится неудобно за Брайана, который не обращает на них никакого внимания. Это может подорвать популярность его заведения. Спрашиваю, как ребята. Оказывается, они здесь. Но к ним пристал какой-то странный тип. Вроде бы Умника ищет. Брайан пожалел его и подвел к нашим. Сказав это, с волнением посмотрел на меня, ожидая моей оценки. Правильно ли сделано? Я лишь улыбаюсь на невысказанный вопрос: мол, дружище, никогда еще Умниковские знакомые не портили нам обедню. Во всем, что касается человеческих взаимоотношений, на Брайана можно смело положиться. Улыбнувшись в ответ, Брайан сообщает номер зала, в котором на сей раз собралась наша компания. Обещает зайти, как только станет спокойнее. Да еще одна новость у него есть, но рассказать ее можно только, как говорится, тет-а-тет, без случайных свидетелей.

Проход в тот зал пролегает через один из новомодных аттракционов — так называемый «коридор монстров». Проходящих по этому коридору пугают страшные чудовища-фантомы, неожиданно возникающие из стен. Говорят, что при развитом воображении люди чувствуют даже их прикосновение. Я лишен этого удовольствия. Я нусит и чувствую не только и не столько самих фантомов, сколько те электромагнитные вихри, что их порождают. Как чувствую, чем? — а вы можете рассказать, как вы видите? И у меня нет нужных слов. Может, останься я подольше в Институте психодинамики, слова нашлись бы.

Вдоль потолка протянулись довольно сложные электрические машины, порождающие «чудеса». Кубометры микроэлектроники, километры кабелей, сверхмощные усилители и трансформаторы, а называется все это «фантом-иллюзионная аппаратура». Ее строение я тоже вижу сквозь полуметровое многослойное перекрытие. Как вижу? Прекрасно, могу точную схему нарисовать. Вон в одном месте слабый контакт — искрит. Я на ходу исправляю дефект. Как, каким образом? — не знаю. Вернее, знаю, сознательно действую, но не могу рассказать. Нет нужных слов. Чтобы они появились, необходимы собеседники, способные чувствовать и действовать так же, как я. А пока мне не с кем поговорить на эту тему. В общем, действую я примерно так же, как вижу то, что скрыто от обычных людей.

Друзья окружают меня. В сборе почти все. Рок и Шляпа подталкивают меня к столу. Шар сметает с него все, что там стояло, на пол. Фигурки и фишки, весело позвякивая, разлетаются по углам.

Брайановский разносчик бежал, оказывается, за мной, и Шляпа торжественно водружает на стол принесенный им бочонок. Мул выбивает крышку, и в стаканы по-королевски струится ремитское вино. Оно черное и густое, как застывающая кровь. Его состарили особым способом, сохранив тысячи тончайших переливающихся ароматов. Шар произносит заздравный тост. Жалеет, что Умник где-то застрял. На том официальная часть заканчивается.

Шляпа представляет гостя. Рыхлый, физически неразвитый мужчина маленького роста. Речь его так же малопонятна, как в свое время сентенции Шара. Он, видите ли, слышал, что в Зоне все получают второе имя, и претендовал на то, чтобы его величали Творцом. Не много ли чести? Какой он творец, коли не может даже четко выразить свои мысли? Шар нашел более подходящее — Толстяк. И это правильно.

Вместе с Толстяком, словно привязанный, неотступно следует какой-то юноша. Почти мальчик. Вероятно, самый его прилежный ученик. Имени его я не расслышал и потому решил называть Тенью.

Толстяк прилежно пьет вино, хотя до этого, кажется, даже не ведал о существовании алкогольных напитков. Он не понял пока, что такое благородное питье не для нас. Мы простые люди. Балуемся, играя в благопристойность. Но Толстяк хочет понравиться нам и пьет. И говорит, говорит.

Он, оказывается, великий деятель искусства. Организатор, Учитель, Критик. Больше теоретик, чем практик. Лишь изредка, в особо торжественных случаях нет-нет, да и блеснет мастерством, сотворив шедевр. Вот, только что закончил оформление некоторых помещений Дворца Содружества. Сейчас ждет ассамблеи. Собирается принять в ней личное участие, да заодно узнать, как делегаты оценят его творчество.