Чайна Мьевилль - Посольский город [litres]

Терранские беженцы приближались день ото дня: теперь они уже свободно ходили среди нас, но ничего не делали, а только наблюдали, как мы взаимодействуем с абсурдами. Эз бросал взгляды на небо, а потом вдаль, в сторону Послограда.

Только много позже я услышала рассказы о его действиях во время моих странствий: как он ухитрялся испытывать терпение Кела; о его планах не чего-нибудь, а переворота, который Кел подавил не столько гневно, сколько презрительно. Эз разглядывал нас. Я прямо видела, как шевелятся его мозги. Господи, да остановишься ты когда-нибудь или нет? – подумала я. Мне плевать было на его историю. Для Послограда и безъязыких грызня Эза и Кела между собой значила куда меньше, чем то, что вместе они были ЭзКел.

Я стояла среди делегатов от каждого отряда армии абсурдов, общим числом двадцать или тридцать.

– Так значит, это с тобой я говорю, Ависа Беннер Чо? – холодно сказал Кел. – Ты выступаешь от лица… – Он показал на ближнего ко мне обескрыленного, нашего бывшего пленника.

– Тевт, – сказала я. – Он известен как Тевт.

– Что значит «известен», – сказал он. – О нем ничего не…

– Мы зовем его Тевт, – сказала я. – Поэтому он так известен. Я покажу тебе, как это пишется. А еще лучше, покажет сам Тевт.

Плохо оказаться побежденным, правда? Ты бы и сейчас еще не прочь нас уничтожить, Кел: меня, Брена, всех остальных. Потому что способ, которым мы спасли Послоград, означает конец твоего режима, твоей власти, а она, гляди, и впрямь кончилась; и хотя твоя чертова префектура была порождением времен отчаяния и упадка, ты предпочел бы исчезнуть вместе с ней на своих условиях, чем спастись на наших. Вот что вертелось у меня на языке.

Тевт, Испанец и еще несколько абсурдов, самых умелых во владении идеограмматическим письмом, которое они изобретали, самые чуткие к значению и возможностям жеста, составили группу. Ее состав менялся. Даже несколько зависимых ариекаев, услышав новость, пришли пешком из самого города, всю дорогу подпитывая себя крадеными чипами, чтобы стать свидетелями исторического соглашения, перемены. Руфтоп тоже был там, он печально проигрывал сам себе звуковые файлы. Люди-беженцы сидели на краю утеса, обнимавшего долину, заполненную пестрой ариекайской толпой, и следили за ходом переговоров. Они приходили и уходили, когда хотели.

Кел, а с ним, наверное, и Эз пытались изобразить происходящее как затянувшуюся дискуссию. Но в реальности это был медленный процесс объяснения сложившихся фактов и получения приказов с использованием нарождавшейся письменности. Дни уходили на то, чтобы убедиться, что абсурды нас поняли, и самим понять, чего они хотят от нас.

Ты больше не власть, могла бы сказать я Келу. Это твое поражение. Тебе хочется больше помпы: чтобы потом, спустя годы, вызывать в памяти духов погибшей империи. Но ты здесь только потому, что я сказала абсурдам, что именно тебе они должны объяснить, как быть дальше. И все люди, наблюдающие за происходящим, все беженцы, угрюмо прячущие лица под капюшонами, все запомнят, как ясно видно было то, что ты ничего не понимаешь. Ты торчишь у всех на виду, на стыке двух эпох потому, что ты просто маленькая деталь.

Камеры были повсюду. Среди них было много независимых самодельных устройств, много ворованных или одичавших, которые передавали свои репортажи на любую доступную им частоту. Но через каждый объектив за нами следил Послоград.

Ночью ариекаи окружили мой отряд. Мы сами просили их об этом: я все еще сомневалась, что ЭзКел не попытаются отомстить.

– Что будет дальше? – спросили МагДа. Они смотрели на меня с уважением и робостью.

– Все изменится, – сказала я, – но мы останемся. Теперь, когда они знают, что излечение возможно, все пойдет иначе. Как дела в городе? И в Послограде?

Паника и ожидание. Среди ариекаев в основном неразбериха. Борьба между фракциями – сначала они вроде бы объединились под властью ставленника ЭзКела и повиновались приказам бога-наркотика, но теперь начали воевать друг с другом по неподдающимся определению причинам.

– Мы… они… сделают все возможное, чтобы знание стало общим, – сказала я. – Им уже не нужен наркотик. Мы пытаемся работать вместе. Главный представитель безъязыких теперь Тевт. Испанец говорит с нами – в основном с ИллСиб, но может и… – МагДа не видели, как мы с Испанцем беседовали по вечерам: по-настоящему, хотя и медленно. – Мне надо кое-что тебе сказать, – сказала я ей тихо. – Я слышала, что говорят об этом люди, и они ошибаются. Это не излечение. Испанец и все остальные… они больше не наркоманы, но они не вылечились: они изменились. В этом все дело. Я знаю, может показаться, будто тут нет разницы, но вы понимаете, что они не могут больше говорить на Языке, МагДа? Не больше, чем раньше вы?

Было утро, совершенно безоблачное. В низинах вокруг меня, под прикрытием волосатой растительности планеты, шла работа: те, кто изобрел письмо, распространяли новый навык, обучая ему абсурдов. Возникали новые формы письменности, отличные от изначальных, альтернативные прочтения идеограмм, целые доступные лишь специалистам словари значений, созданных комбинациями тычков и жестов.

Скоро кому-нибудь из ариекаев придет в голову мысль о том, что идеограмму не обязательно чертить на земле и воспроизводить потом по памяти, ее можно написать на чем-то, что можно унести с собой. Может, мы даже покажем им как. Я уже воображала перо, приспособленное для крыльев.

Генералитет абсурдов стоял как вкопанный. Послоградская свита прихорошилась, как только могла в существующих обстоятельствах. Люди – беженцы из самых разных мест – наблюдали. Тевт и Испанец держались поближе ко мне, глядя в камеры.

Испанец привлек мое внимание движением крыла.

– Ты готова?/Ты готова? – Он говорил тихо. Я замешкалась, и он повторил опять. – Ты готова?/ Готова.

ЭзКел стояли напротив меня. Они снова выглядели по-королевски. Лицо Эза не выражало ничего. Кел распух от гнева.

– Слушайте. Вы все поняли? – Все послоградцы хорошо слышали меня, но я обращалась к ЭзКелу. – Теперь вы поняли, что будет дальше?

– Абсурды вернутся в город, а с ними мы. Вместе мы все начнем заново. У них уже есть кое-какие идеи. На месте Кора/Сайгисса, твоей марионетки, я бы поостереглась. Ты умно сделал, что не взял его с собой. Детали мы продумаем позже. Мы будем жить в Послограде.

До смены. Теперь все изменилось, навсегда, думала я. Я заглянула в свои записки.

– Они хотели убить нас потому, что мы были источником бога-наркотика. Они знали, что опоздали, что для них самих все уже кончено, но они хотели, чтобы у тех, кто придет за ними, было другое будущее, а для этого надо было избавиться от проблемы. От нас. Понимаете, они действовали самоотверженно. Себе они уже не могли помочь. Они помогали детям. Их поколение должно было оглохнуть, покончить с собой или умереть от отсутствия наркотика.