Ника Ракитина - Даринга: Выход за правила [СИ]

— Сьялан!

— Бранишься чего? — проворчал Риндир.

Люб вместо пояснений кинул картинку из разума в разум.

На сухой гриве у бочажка, поросшего по берегу осотом и камышом, был обустроен лагерь. Дальше за окоем уходили топи, плоские, изжелта-серые, поросшие по кочкам белой острой травой и лиловыми купами «вереска». Ближе к сухой гриве тянулось чахлое чернолесье: кривое, жутковатое, полунагое.

Поперек гривы лежало обомшелое, местами поросшее грибами бревно — словно граница между пустошами и лагерем: парой шалашей, костром с чем-то поджаристым на вертеле, кольями, наискось вбитыми в землю, обожженными остриями наружу. На бревне расхристанный звероватый мужик топориком аккуратно обтачивал кол. Сыпались стружки, острие становилось сияюще-белым. Еще двое переговаривались, беззвучно открывая рты, потягивали из горшков пенный напиток — местный аналог пива, должно быть. Как и определил анализатор. Один повернулся, показав разрисованную краской по щекам хмурую физиономию с нависшими бровями, почти скрывающими глаза, со связанной в узел бородой. Растрепанные волосы удерживала от сползания на лоб кожаная полоска. В остальном одет он был в рядно, грубое, домотканое. Штаны удерживала лямка, завязанная на плече, образуя нечто вроде подобия передника или комбинезона.

Ног из-за бревна Риндиру видно не было, но, судя еще по одному подошедшему в такой же «униформе», этот тоже был босиком. Но больше всего его смутило не обилие краски на лицах и татуировок на жилистых, измазанных грязью руках с закатанными рукавами — и комаров не боятся, заразы. Хотя, на гриве должно быть ветрено. Вон плакучие ветки как качаются! — А побрякушки, которыми буквально обвесились мужчины на поляне: топорики, плетеные из проволоки спирали, деревянные дощечки и мешочки в ноготь величиной. Обереги? Украшения? Символы воинской доблести?

Еще резче отличались от этих четверо, раскиданные по всему лагерю так, что Любу не сразу удалось их вычленить. Один бродил, опираясь на нечто навроде сулицы, по внешней границе лагеря. И взгляд у него был особенный, волчий, или как сквозь прицел. Он словно сканировал пространство, и Риндиру показалось, что он видит наблюдателя. Двое других с луками устроились в низких развилках, практически скрытые листвой. Люб скорее вынюхал их, чем увидел, и лишь увидев, разглядел в мельчайших деталях. Все трое в мягких сапогах до середины голени — ясно, что не «черная кость». Штаны кожаные. Торсы в броне из нашитых на кожу пластинок металла. Одинаковые шлемы: из толстой кожи, укрепленные приделанной к обручу железной крестовиной…

Кроме лука у каждого по топору в поясной петле и по ножу. Не одному, вернее всего. У шалашей воткнуты рогатины и лежат круглые щиты из досок: с умбонами и одинаковым рисунком — чем-то навроде треугольных весов.

Насладившись стремительным обзором, Риндир потянулся взглядом к основному блюду этого пира. И мысленно присвистнул, чтобы не быть разорванным изумлением. Еще один воин, ходивший по берегу и сбивавший коротким мечом в изукрашенных ножнах цветочные головки, разлетающиеся парашютиками, и мужик, сидящий на молодой, скажем, березке и пригибающий ее книзу — одетый в посконное, до глаз заросший спутанной бородой, — его не впечатлили. А вот кунаемое в бочажок чудовище! Ворон размером с теленка, раскинутые и привязанные к слеге серебрящейся веревкой огромные крылья, на когтистых вытянутых лапах связанные цепью кандалы. Свешенная голова. Петля-удавка на шее. Замотанный ремнем клюв. Стекающие с тела болотная рыжая вода и кровь. Штурман остолбенел, как, должно быть, остолбенел Люб, когда это увидел.

— Кокатрикс? — ляпнул Риндир, тряся головой, выплывшее из недр подсознания слово.

— Чего-о? Оно… она разумная. «Нёйд». Они так часто это повторяли, что переводчик идентифицировал «ведьма».

— Что делать будем?

— Разгонять! Не так я представлял первый контакт, — частил Люб, превращаясь и поспешно влезая в комбинезон.

— Считай это генеральной репетицией. Надо внезапно накрыть, а то уложат нас и не поморщатся. Люди войны в то время все были, как спецназ. Мы против них — как на медведя с голой попой сходить… Нет, кабана.

— Не трынди! — рявкнул Люб, прыгая на «шляпку» кибера полностью экипированный. Хамелеон прикрыл его идеально, Риндир не видел ни кибера, ни друга, только легкую рябь движения на фоне зеленеющих кустов. — Парализаторы? Инфразвук? Лося на них из болота шугануть? Бродит там семействе, мухоморы жрет…

— Так просто глумились, а так добьют. Мужики от инфразвука разбегутся, а отряд будет слаженно отступать.

— Лазерное шоу?

Люб разогнал кибера, и Риндиру пришлось запрыгивать набегу. Он резко выдохнул, вентилируя легкие:

— Снотворное?

— Не уверен! Физиология похожа, но… наше ввести не рискну, а местных алкалоидов…

— Скунс!

— Э… — и тут до Люба дошло. Штурман не мог видеть лицо друга под маской, но чувствовал, что тот сияет. Будь ты хоть каким воином, а секрет скунсовых желез заставит тебя спасаться бегством от невыносимой вони. Емкость с соединением Люб прихватил с собой на критический случай, и вот этот случай настал!

С маху они вылетели на поляну. Кибер замер над костром и завертелся волчком, распрыскивая вонючую субстанцию, словно взбесившийся фонтан, из всех имеющихся дырок. Главного с мечом и чернобородого с березы Риндир подстрелил на бегу из парализатора. Командир брякнулся удачно, на сушу, а вот мужика пришлось вылавливать в мути бочага. Штурман среагировал мгновенно, и воды беспамятная жертва не нахлебалась. Лежала, сопела с остекленевшим взглядом. Небось, станет рассказывать потом, как побывала живьем в царстве мертвых.

— Их хищники тут не сожрут? — послал мысль Риндир. Люб нервно захохотал: хищники! Да небось первые, учуяв, порскнули во все стороны. Над болотом вон хотя бы ветерком повевает. Значит, и мошкара парализованных не сожрет. По крайней мере, не сразу.

Березка избавленная от лишних семидесяти кило, слегка распрямилась, утянув нёйд вверх, так что Риндиру пришлось отвлечь кибера от фиксации происходящего и взлететь, чтобы перерезать веревку. Люб принял оборотня внизу.

— Убираемся.

— Куда?

— На тот холм в болоте. Даже если они знают тропу и за нами туда попрутся — отсрочка времени есть. А первую помощь ей надо оказать.

И перерезал петлю, частично сдавившую покрытую жесткими черными перьями шею. Освободил и клюв — Риндир неодобрительно поморщился, но смолчал. Прижал рукою грудь гигантской птицы:

— Сердце бьется. Давай, грузим ее.

— Вместе с этой палкой?

Люб потянулся микротомным ножом к веревке, потряс обрезанным куском:

— Ты глянь! И впрямь с вплетением серебра.