Ника Ракитина - Даринга: Выход за правила [СИ]

Бранни подкралась на цыпочках, почти не дыша, сунула руку за ключом. Отец застонал, пошевелился, придавив одну из любовниц. Та пискнула, мутные глаза приоткрылись. И девочка тихонько запела. Трое спящих задышали глубоко и ровно, а Бранни, пятясь, покинула покой.

Королева Эльге ждала дочь, одетая по-мужски, волосы она заплела и подняла в высокую прическу, укрыв капюшоном черного, словно ночь, плаща. Она забрала у Бранни ключ, растерла ей замерзшие ступни и ладошки, уложила в постель, укутала, спела колыбельную и поцеловала на ночь. А потом, никем не замеченная, вышла из башни, катая на языке мелодию, накрывавшую места, где Эльге проходила, покрывалом сна. Переступив стражей, вошла королева в темницу и выпустила Трилла из клетки. Расковала поясницу и опухшие синие запястья, приложила палец к губам и повела за собой. На конюшнях усадила на стремительного, как стрела, скакуна, и сама запрыгнула сзади. Они покинули замок через калитку в воротах и, проплутав по крутым горным тропам и выехав за город, узкой тропой поскакали на север сквозь ночь.

Конь двигался плавно, словно во сне. Стук копыт глушила палая листва. Осенний ветер шумел в кронах, швырял в лицо всадникам резные листья, цветом похожие на кровь. И так они скакали, ненадолго останавливаясь, пока ночь не перевалила за середину. Тут проклятие любви развеялось над королевой. Глухо рассмеявшись, она ударила в шею Трилла ножом. Проповедник успел отклониться, нож нанес лишь царапину. Но над ней разлилось туманное сияние, заставившее руку Эльге разжаться. И другие его раны светились, озаряя темный лес. А сам Трилл читал над королевой молитвы, прогнавшие из ее сердца ненависть. И все же, не доверяя спутнице, проповедник связал ей ноги и руки и повез на коне перед собой.

Но эта невольная задержка дала возможность кинувшемуся в погоню королю приблизиться к беглецам. Между алыми и золотыми кронами деревьев полыхали факелы. Псы лаяли, рвались с поводков. А перестук копыт десятков коней вяз в палых листьях и густом тумане. Трилл подогнал скакуна, и тот вынес его на болота и погнал по узкой алой дорожке над бездной. Погоня стреляла в беглецов, но ни одна стрела не смогла их коснуться. Ангейру кричали, что топи впереди бездонны, но он думал, что, возможно, Триллу известна безопасная дорога. И он решительно погнал коня по светящейся тропе среди темноты. Больше никто не видел ни его, ни свиты, ни коней, ни собак. А вера Трилла помогла ему и Эльге выбраться на сухой остров и найти там пристанище.

И там он дал волю мести и ненависти. Бросил несчастную лицом вниз под секущим дождем. Разорвал на ней одежды. Разодрал ногтями спину и ягодицы. И взвыл, неспособный к соитию .

Утром он возвратил Эльге во дворец. И стал прелатом новой веры и королевским исповедником. А умирая, Эльге сделала его опекуном своей дочери.

Видения развеялись, но какое-то время элвилин сидели оглушенные, переживая увиденное.

— Гадкий романтизм, — не выдержала первой Аурора. — Интересно, какая часть легенды правда? И кто рассказал, что на острове было, если все утонули? И как у Эльге ума хватило доверить ребенка подобному опекуну?!

— И никто не бунтовал? — повел плечом антрополог.

— С теми, кто выступал против Трилла, происходили нехорошие вещи. Кто-то сломал руку, упав с коня. Одного задрала болотная рысь, у второго градом побило поле… Это заметили и замолчали. Все, кроме нёйд. И тогда нас поставили вне закона. И Трилл начал загонную охоту. Нас все меньше, — Селестина обвела рукою храм. — Сканы перестают петь.

— В общем, все как всегда, — фыркнула госпожа Бьяника.

— А девочка?

Селестина уперлась кулаком в переносицу.

— Если до пятнадцати лет Бранвен не выйдет замуж — станет монахиней в основанной Триллом тайной обители.

— Добрый братик… — Фенхель вскочил и забегал вдоль статуи, перепрыгивая планеты. Бьяника посмотрела на него сердито.

— А что я не так сказал? — фыркнул антрополог. — Мог бы просто убить. А тут время между молитвами и удержанием власти тратит, отваживая от девчонки женихов. Или она страшненькая?

Начальница выразительно схватилась за голову. Нёйд улыбнулась:

— Нет, она красивая, рыжая. В мать.

— Понятия красоты отличаются у разных народов, — занудно начал Фенхель. — Для некоторых верхом шика являются обпиленные зубы и кость, продетая в нос.

Аурора мученически закатила глаза.

— С зубами у нее все в порядке, — неуверенно сказала Селестина, не зная, отвечать ли на выпад антрополога всерьез. — Я встречалась с Бранни. Но когда она вступила в детородный возраст, Трилл запер ее ото всех, якобы блюдя невинность юной королевы. Несколько раз я пробиралась в замок. Он охраняется не в пример строже, чем при старом короле.

— Тебя схватили там?

— Да.

— Так дело в юной королеве, а не в каком-то мифическом равновесии?

— Нет. Не в ней. Не только в ней. Идемте, нам не стоит здесь дольше оставаться.

Антрополог взвыл.

Он готов был посулить Селестине любые сокровища за возможность побыть в храме еще десять минут, три часа, сутки, неделю, пару месяцев, а лучше год, чтобы изучить и облазить тут все, сохранить, запечатлеть, потрогать руками накопленные нёйд знания. Фенхеля пришлось уводить едва ли не под руки.

Снаружи все так же шумели, дробились о пороги Большие водопады. Прежде, чем снова принять невидимость, госпожа Бьяника с подчиненным позволили себе снять маски и вдохнуть насыщенный брызгами воздух, совсем не такой, как в пещере. Они стояли на скользких позеленевших камнях между ручьями. Перед ними пенилась и ловила отражения, дробилась и переливалась стена воды. Солнце поднялось, бросая отвесные лучи. Позади была темнота, впереди яркий свет. И естество стремилось к нему, сбрасывая оковы мрачной легенды. То, во что легко было поверить в храме, в солнечный летний полдень казалось невозможным. По крайней мере, не хотелось в это верить. Ни в обезумевшую от любви королеву, ни в утонувшего в болоте короля, ни в то, что епископ Трилл, одержимый детскими комплексами и местью, удерживает наверху в замке единокровную сестру, чтобы вскорости отобрать у нее трон. Мистический триллер, фольклор, не более.

За тонкой пленкой силового барьера порхали и щебетали под ярким искусственным солнцем птицы. Сюда словно перенесли кусок девственного леса. Да и без всякого «словно». Из куска трухлявого обомшелого бревна вырастали, переплетаясь, лианы и деревца с зеленой, алой, почти белой листвой. От стволиков и листьев падали узорчатые тени, перемещались под легким сквозняком. Ползли вверх по стволам тонкие лианы с резными каемчатыми листьями. Летали и ползали насекомые. Торчали, величаво покачиваясь, метелки трав. И весь этот бодрый галдящий мир не пугали и не интересовали корабельные капитан и кот.