Светлана Тулина - Дискрет

А ещё я бог этого мира.

Так получилось…

И это значит, что я всё-таки каким-то боком немножечко god …

— И когда только ты перестанешь носить свой траур? — спросила меня как-то мама. Давно ещё, года два как. Не знаю, действительно ли она имела в виду то, что сказала, уточнять я побоялась. Мамина проницательность меня иногда просто пугает — и это ведь при полном её нежелании что-либо понимать и замечать!

Пока закипает вода, нарезаю свежекупленное копчёное мясико и вынутую из холодильника колбаску тонкими ломтиками, а сыр — толстыми кубиками, открываю банку маслин — зелёных, с анчоусом! — и споласкиваю крохотные помидорки прямо в пластиковом контейнере. Покупаю их скорее не из-за вкуса — из-за удобства употребления, не надо ни резать, ни откусывать, как раз на один жевок, очень в тему, если имеешь привычку есть лёжа. Высыпаю на поднос пачку зубочисток — необходимая вещь, если не хочешь пачкать книжку сырно-колбасными пальцами. Алиса была права и не права одновременно — от сдобы добреют, конечно же, но далеко не только от сдобы. Сытый человек всегда добрее голодного, вкусная еда делает благодушнее и приятнее любого. Вот я, например — голодная я злая, а оно мне надо? Натворю чего с голодухи, потом переживать… нафига? Лучше последовать примеру Винни-Пуха и вовремя подкрепиться. Тем более что застрять в норе мне не грозит.

Окно в моей кухне огромное, в нём много неба и зелени далеко внизу, и почти нет города. В комнате есть ещё и балкон, и с него тоже видны лишь редкие крыши, кроны деревьев — парка и расположенной за ним лесополосы, сверху так похожей на самый настоящий дикий лес. Я знаю, что за лесопосадкой есть заводы, но раз я их не вижу, то можно притвориться, что ничего там вовсе и нет и лес настоящий. Там всё лето полно опят, чуть ли не с мая, и я иногда их собираю под настроение, когда лень ехать на рынок, а жареных грибочков хочется. В парке тоже растут, но всё больше белые да подосиновики, а по мне так опята куда вкуснее. Но самые вкусные грибы, конечно же, совы.

Не знаю, как они называются по-научному, большинство моих знакомых зовёт их поганками и обходит сторонкой, к вящей моей радости. Меня ими впервые накормила подруга по имени Альфа. Вообще-то по паспорту она Ленка, но Ленка в наше время давно уже не имя, а местоимение. Вот её все Альфой и звали. А она звала те грибы совами — потому что их огромные шляпки сплошь покрыты словно бы пушистыми совиными пёрышками. Их надо счистить, пёрышки эти, и отрезать ножку — она одеревеневшая. Не прожуешь. А шляпку просто жарить, целиком — если влезет на сковородку, конечно, ведь совы бывают и с велосипедное колесо. И получается офигительно вкусное нечто, больше похожее на нежную и тающую во рту телячью отбивную, чем на гриб.

Сегодня я грибы не собирала, хватит с меня и копчёностей, да и готовить лень. Походила под липами, пообещала, что к ночи сделаю дождь. Вообще-то я его не люблю, и потому наш район славится аномально солнечной погодой, но липы жалко, сохнут они. Ничего, пусть льёт всю ночь, а к утру закончится, вот и будет всем нам счастье. Уходя, раскланялась с Баронетом. Вряд ли он на самом деле баронет или какой другой аристократ, по манерам так скорее купец из не особо родовитых, но надпись на его плите совсем стёрлась, не прочитать. Так что пусть будет хоть граф, если ему так хочется. Сетовал на жару и воробьёв, на последних он всё время жалуется. Его плита у самых ворот, справа, и он никогда не отходит от неё далее чем на тридцать-сорок шагов. На нём вечная чуть потёртая чёрная пара и котелок, но столь странный костюм почему-то не выглядит нелепым. Иногда мне кажется, что он сам по себе, что вовсе не я его придумала, он всегда был в этом парке, задолго до меня, задолго даже до самого парка. Я просто первая заметила.

Может быть, мне так кажется оттого, что Баронет меня совсем не боится. Хотя и знает, кто я такая. Родители тоже не боятся, но каждый раз сильно расстраиваются, если случайно вдруг видят что, и всё ещё продолжают надеяться, что это возрастное и скоро пройдёт. Остальные же, когда узнают, сразу же пугаются страшно, я так нескольких лучших друзей потеряла, давно, в школе ещё. Хорошо, вовремя сообразила захотеть, чтобы они всё забыли. А то было бы проблем. Теперь же предпочитаю не рисковать и казаться друзьям просто немножечко сумасшедшей — пусть лучше считают, что у меня в башке тараканы, и все мои закидоны на них списывают. Они хорошие ребята, не хочется их расстраивать, а потом ещё и память править. Да и лень, если честно. Изобразить лёгкую придурь куда проще.

Чайник издает тонкий свист и щёлкает, выключаясь. Наливаю кипяток в свою любимую кружку — литровую, чтобы десять раз не бегать. Выбираю три пакетика из разных коробок — с лавандой, мелиссой и просто зелёный классический, завариваю все три вместе. Добавляю три столовых ложки тёртой с сахаром облепихи, старательно размешиваю. Три — хорошее число, правильное. Не то что два. Или, тем более — две. У меня вообще нет ничего парного. Кроме обуви. Но тут уж ничего не поделаешь, отращивать третью ногу влом, а влом — причина уважительная. Ставлю чашку на поднос, где уже уютно разместились тарелочки с булкой, мясом и сырными кубиками. Ну и майонез, конечно же — не мне бояться лишних калорий, я не потолстею до тех пор, пока сама этого не захочу.

Удобно быть богом!

Я могла бы, конечно, сделать всё это силой мысли, но если честно — руками намного проще. И вкуснее получается. У намагиченной колбасы вкус совсем не тот, а чай и вообще отдает освежителем воздуха, и никакого от них удовольствия. Несу поднос на тумбочку рядом с диваном, осматриваюсь придирчиво. Терпеть не могу вскакивать за чем-то забытым, когда уже уютно устроилась «на почитать». Но вроде бы всё на месте, в пределах дотягиваемости — плед на спинке дивана, если вдруг станет прохладно, подушка под боком, телефон рядом с подносом, книжка чуть выглядывает из-под дивана. Ну вот и отлично…

Снова ложусь на диван, но на этот раз обстоятельно, даже кеды снимаю, долго возясь со шнуровкой. Вчерашняя надпись на двери, кстати, как раз про них была. И тоже мимо нот.

Вот же забавный! Гэта я носила один раз, в седьмом классе, когда играла мёртвую гейшу в самодеятельной постановке по японским страшилкам. Жутко неудобные деревянные тапочки, да ещё и щёлкают при каждом шаге, словно кастаньеты. И нету у меня сиреневых кед, что за пошлость! Только чёрные. Высокие, на шнуровке. Испещрённые узором из черепов и берцовых костей нежного светло-лилового оттенка, счесть который сиреневым может разве что законченный дальтоник.

Я могла бы его вычислить, этого дальтоника-рифмоплёта. Легко. Как выражается один мой приятель-программер — «как два файла сгигабайтить». Не пришлось бы даже особо напрягаться и тратить лишние силы — вполне бы хватило того хихи, на которое меня пробирает каждый раз при виде его скверных стихов и испачканной двери. Наоборот — каждый раз мне приходится прикладывать довольно значительные усилия, чтобы не выпустить импульс-другой куда не надо, закрыться наглухо и не вычислить его. Случайно. Просто от переизбытка сил.