Эрик Флинт - 1632

Спокойные глаза. Очень яркие и очень зеленые. Гретхен подумала, что и очки на нем были на самом деле довольно очаровательными.

Она поднялась. Одно дело сделано, осталось еще одно. Может быть, два.

Людвиг погиб сразу, как началось это . Его огромное тело была буквально разорвано в клочья мощным оружием странных мужчин в пестрых одежде.

Гретхен смотрела на него сверху вниз. Она еще немного надеялась, что Людвиг оказался бы живым, чтобы она могла насладиться удовольствием убить человека, который убил ее отца и два года насиловал ее. В ней полыхала незамутненная ненависть.

Тут она заметила маленькую, по сравнению с ним, руку, торчащую из-под большого грубого тело Людвига — и ненависть сменилась надеждой. Может быть, в первый и в последний раз в своей жизни, Людвиг сгодился для чего-то хорошего.

Мальчик помог ей, сдвинув тело Людвига в сторону. Под ним, как котенок подо львом, лежал ее брат Ганс. И он был еще жив.

Едва жив. Но все же живой.

У перевернутого тела Людвига были огромные раны в спине. Оружие незнакомцев, напоминающее прерывистый, сказочный рев дракона, было настолько сильным, что прострелило Людвига и его доспехи насквозь и поразило ее брата, стоявшего позади. Но, видимо, пули все же отклонились, и их сил не хватило, чтобы насмерть поразить ее брата.

Гретхен встала на колени рядом с Гансом и срезала ремни, удерживающие его дешевый панцирь. Насколько возможно бережно, она исследовала его раны пальцами. Всплеск надежды исчез так же быстро, как и появился. По крайней мере, одна из пуль пробила грудную клетку. Даже если бы она могла попробовать удалить ее своим маленьким ножом, рана почти наверняка бы воспалилась. Она знала, что это такое. Мужчины редко выживали после такого, даже мужчины гораздо более сильные, чем ее младший брат.

Ее глаза наполнились слезами, вспоминая Ганса и его такую короткую жизнь. Как же он был упорен в этом мире, для которого по существу создан не был. Он был прилежным мальчиком, любящим книги, готовым пойти по стопам отца в торговле типографскими изданиями. Он часто шутил с Гретхен, говоря ей, что, если такова судьба, то она будет единственной в семье щукой среди карасей. Большая, сильная, суровая Гретхен.

Сквозь слезы, горе и безнадежность, Гретхен слышала голос этого удивительного юноши, который что-то кричал. Нет, не на нее — он кричал куда-то дальше. Ее английский был действительно совсем никаким. Единственное слово, которое она поняла, было последним, часто повторяющимся. Снова и снова.

Скорей! Скорей! Скорей! Скорей!

Почти сразу она услышала звук бегущих ног. Она подняла голову и вытерла слезы. Двое мужчин были почти рядом, а за ними спешила и женщина в белом.

Мгновенно ее глаза заметили, что именно несли люди — и все другие мысли были изгнаны в сторону. Носилки. Ее опыт на многих полях сражений сразу сказал ей, что выносят только тех людей, которых еще можно спасти.

Пораженная, она посмотрела на юношу, стоящего рядом с ней. Он смотрел на нее сверху вниз. Его лицо больше не казалось ей молодым. Возможно, все дело было в его глазах. Зеленые, ясные, спокойные глаза. И в этих глазах она прочитала обещание и надежду.

Пока Ганса уносили, Гретхен разрывалась в нерешительности. Часть ее разума безумно хотела сопровождать брата, уносимого неизвестно куда чужаками. Но ведь она отвечала и за остальную часть своей семьи. Они будут полагаться на нее, как и всегда.

Юноша помог ей принять решение. Эти его глаза… Она решила, что можно довериться этим глазам снова.

Ни взглядом, ни жестом, юноша не показывал, что хотел оставить ее. Совсем наоборот. Все в его позе демонстрировало вид застенчивого, неуверенного, но все же собственничества.

Оценив это, Гретхен думала не больше минуты, прежде чем она приняла решение. Решение пришло достаточно легко. Так или иначе, другого выбора, кроме выбора между различными злами, не было. И ей понравились его глаза. Это было что-то. Остальное можно пережить достаточно легко. Все можно вынести достаточно легко, после Людвига.

А этот мальчик… Стоп . Ее ум свернул куда-то не туда.

— Was ist… — Проклятый английский! — Как есть твой имя?

Она произнесла это как: — Имм-э-э-э.

Он сразу понял вопрос.

— Джеффф Хиггинс.

Ага. К таким глазам еще и ум.

Это тоже был хороший знак. С интеллектом, может оказаться и юмор. Хорошее настроение. Интеллект Людвига равнялся интеллекту свиньи. А его юмор напоминал ей свиное дерьмо.

Она произнесла имя несколько раз, пока не уверилась, что произносит правильно. Джеффф Хиггинс. Джеффф Хиггинс. Мужчины — молодые мужчины, особенно — обычно сердятся, если вы неправильно произносите их имена. Гретхен не могла позволить себе такое. Тем более сейчас и здесь.

Ни когда-либо . В течение двух лет жизнь Гретхен и ее семьи висела на тоненькой ниточке. Но Гретхен всегда была уверена в себе, даже будучи маленькой девочкой. Пока такая нить была, она всегда найдет способ поддерживать ее.

Она взяла его под руку и повела обратно в лагерь, где ждала ее семья. Она старалась не делать этого слишком явно. Мужчины обычно возмущаются верховодством женщин.

Но юноша — стоп ; Джеффф…, похоже, вообще не обращал на это внимание. Вскоре, к ее удивлению, он даже стал весьма разговорчив. Играя словами, пытаясь найти смесь языка, на котором они могли бы общаться. Она с интересом отметила, что он, казалось, больше озабочен понять некоторые немецкие слова самому, чем учить ее говорить по-английски.

К тому времени, как они добрались до лагеря, Гретхен почти успокоилась.

Все будет не так уж плохо, решила она. Будет тяжело, конечно — вон он какой большой и плотный. Ну и что? Людвиг был вообще, как бык.

Затем, крича и продираясь сквозь хаос лагеря — народ больше не вопил от страха, но все еще был весьма испуган — к ним подбежали трое мальчишек.

Юношей. Глупая женщина. Не мальчишек.

Гретхен узнала их. Эти трое прибыли с Джефффом и стояли рядом с ним, когда он противостоял протестантским наемникам. Теперь же Джеффф и его друзья сразу начали подтрунивать друг над другом. Гретхен не могла следить за разговором, понимая лишь отдельные слова. Но она быстро поняла суть происходящего. Они дразнили его новой подружкой, и он отвечал.

Она расслабилась еще больше. Их дразня была не грубая. Почти невинная, в общем. И ответы Джефффа звучали застенчиво и неуверенно. Смесь неловкости и смущения. Но больше всего выпирала гордость. Дескать, мне есть, чем гордиться.

Гретхен пыталась понять оттенки такой гордость, пробираясь сквозь смысл незнакомых слов. Она привыкла к чужим языкам — армия наемников была настоящей Вавилонской башней — и набралась опыта в отделении смысла от его словесной оболочки.