Ольга Голотвина - Мозгоеды на Нереиде

— А дома? Какие рядом с вами дома? Их вам видно?

— Дома? Да, дома вижу. Высокие… Слева такой, с башенками…

— С башенками — это хорошо.

Ирония стала отчетливее.

— Извините. Я понимаю, что чушь несу, извините, просто все это так… Я немного… Я… сейчас. Соберусь, сейчас, да… Подождите! Не вешайте трубку! Не отключайтесь, пожалуйста. Я сейчас! Спрошу у кого-нибудь из местных, какие здесь улицы и дома, извините, что не додумалась сразу, просто растерялась немного от всего этого и несколько… сейчас, подождите минутку, я спрошу!

— Не надо. Мы уже прибыли.

Последняя фраза прозвучала как-то странно, словно в режиме стерео. Или словно у доносившегося из динамика комма голоса, спокойного и нарочито уверенного (точно киборг, любой живой давно бы уже и сам психанул с такой-то нервной и бессвязно лепечущей клиенткой!), появилось вдруг эхо. Причем откуда-то сверху и из-за спины. А еще в спину ударило горячим ветром.

Резко развернувшись, Полина вскинула голову и непроизвольно отшатнулась.

Тяжелый полицейский флайер завис совсем рядом, даже странно, как она не услышала его приближения, ведь должен же был быть свист? Тед всегда стартовал и тормозил довольно шумно. Или это потому, что он бывший кобайкер? Или полицейским флайерам ставят особые шумоподавители, чтобы они при необходимости могли незаметно подкрадываться, а не только налетать в вое сирен и вспышках мигалок? И почему дурацкие мысли лезут в голову именно тогда, когда им совершенно вроде бы там не место и не время?

Флайер не стал приземляться, просто чуть опустился, одновременно поднимая заднюю дверцу.

— Это вы звонили? — спросила синеглазая женщина в форме, протягивая Полине руку. Похоже, тут все всё делали одновременно, а вопрос был задан чисто из вежливости и ответа не требовал. — Садитесь!

Рука у нее оказалась горячей и крепкой. И — да, тут действительно все делали одновременно: дверцу Полине пришлось захлопывать уже на лету, флайер рванул с места раньше, чем она успела шлепнуться задницей на сиденье.

Мужчина на водительском месте не обернулся, Полине видны были только широкие плечи и шапка темных курчавых волос. Наверное, это он отвечал ей по комму и пытался выяснить ее местоположение. Кстати, а как он это сделал? Ведь она так и не успела спросить никого из гулявших в парке.

— А как вы меня…

— По сигналу, конечно же, — улыбнулась синеглазая девушка рядом. — Мы сразу же запеленговали, как только вызов приняли. По голосу было понятно, что дело серьезное, наш старший констебль Бонд в таких вещах не ошибается.

Она сообщила это с такой почти неприкрытой ревнивой гордостью, словно хвасталась собственным достижением. Причем не просто заслугами полицейского отделения в целом, а именно что чем-то глубоко личным.

Полина моргнула.

— А зачем тогда вы меня спрашивали…

— А! — Улыбка синеглазой стала еще шире и горделивей. — Это чтобы вы не начали волноваться, пока нас ждете, ну и чтобы не отключились. Конечно, по отключенному тоже можно пеленговать, но по активному сигналу быстрее и проще.

— По сигналу… — Полина охнула и заторопилась. — Я ведь самого ужасного не сказала! Сигналы! Их больше нет! Ну, понимаете, у них маячки были, у наших ребят, которых этот забрал, ну на коммах! Общая сеть, понимаете, я отслеживала, куда их везут, а теперь сигналы пропали! Оба, словно экранирует что или… или их вообще больше нет. Коммов, в смысле, нет! — Конечно же, только коммов, ни о чем другом нельзя даже думать, нельзя, нельзя. Полина яростно мотнула головой, словно пытаясь отбросить ненужные мысли, и выкрикнула почти в отчаянье: — Я теперь не знаю, куда лететь!

Синеглазая девушка перестала улыбаться и тревожно посмотрела на водителя.

— Не волнуйтесь, главное, что я это знаю, — ответил тот примирительно и пожал широкими плечами. Да, тот же самый голос, что разговаривал с нею по комму. Старший констебль с легендарным именем. — К своему родному филиалу, естественно. Куда же еще? Тоже мне, теорема Фермы.

Он поймал Полинин взгляд в зеркальце заднего вида и ободряюще улыбнулся одними глазами.

— А почему не Фермá? — спросила Полина только для того, чтобы не молчать.

— А потому что это мужская фамилия! — Вот теперь водитель улыбнулся во всю ширь, белозубо и радостно, словно только этого вопроса и ждал. — А по правилам грамматики одного из четырех государственных языков планеты Нереида мужские фамилии склоняются. Так что никакого Фермá, пожалуйста, а одни сплошные Фермы́! И вот только не надо говорить мне про исключения для тех фамилий, что оканчиваются на гласную, ибо так можно дойти до того, что и какого-нибудь Фому склонять перестанут только на том основании, что он аквинский, а не новогородский!

Синеглазая фыркнула и пояснила, обращаясь к Полине:

— Старший констебль снимает жилье у бывшей учительницы. Вот теперь всех и учит, заразная штука, ну вы понимаете.

Ее тон звучал так, словно после такого объяснения Полина действительно должна была сразу все понять. «Не понимаю», — хотела сказать Полина. Она уже совсем запуталась и совершенно не понимала, при чем тут какие-то фермы и учительницы и какое они отношение имеют к старшему констеблю, так неожиданно и резко шагнувшему из мифа в реальность.

Но не сказала, лишь старательно улыбнулась в ответ.

Похоже, они просто пытались втянуть ее в разговор ни о чем, заболтать, успокоить и отвлечь, чтобы она не мешала им работать. Но при этом отвлекались и сами, тратили на нее время, внимание и силы, пусть и немного, но тратили, и получалось так, что она все равно им мешает.

Полина пообещала себе, что мешать больше не будет, а будет молчать. Но тут же не выдержала и нарушила свое обещание:

— А далеко еще?

— Уже. Держитесь.

Голос старшего констебля неуловимо изменился, стал жестче и отрывистей, в нем проступили командные нотки. Совсем как у Станислава Федотовича, когда… Короче, такому голосу невозможно было не подчиниться.

Полина вцепилась в ручку над дверью и ремень безопасности, и вовремя: ее швырнуло сначала вперед, а потом вверх. Гравикомпенсаторы не справились со столь резким торможением — флайер буквально упал крутым пике прямо через густую крону какого-то дерева, словно того и не было на его пути. Шорох, оказывается, может быть оглушающим, когда его много и со всех сторон. По колпаку хлестнули ветки, в лобовое стекло рванулась близкая земля, и Полину снова бросило вперед: старший констебль развернул флайер в каких-то сантиметрах от катастрофы, скрежетнув днищем по асфальту, а правым крылом вплотную притеревшись к другой машинке, знакомой такой, черно-белой, виденной совсем недавно.

Пустой..

— Вы остаетесь внутри. Не пытаетесь выйти. Все ясно?