Кристофер Руоккио - Империя тишины [litres]

– Собираюсь убить Уванари. Ндакту. Милосердие.

Я попытался найти утешение в афоризмах схоластов, что-нибудь, подтверждающее, что я на верном пути. «Милосердие – это… это…» Ничего такого они не говорили, по крайней мере, ничего такого, что мне бы запомнилось.

– Мне нужно, чтобы вы кое-что сделали, когда свет погаснет в следующий раз.

И я объяснил им задачу.

Свет зажегся через минуту после окончания моей небольшой речи, а камеры включились вместе с ним. Я притворился, что намерен уйти, но остановился и спросил:

– Еще одно, Танаран. Уванари назвало тебя баэтаном. Что это значит?

Белая, как мел, кожа молодого сьельсина окрасилась темно-серым, черная кровь прилила к его щекам. Другие стоявшие рядом с ним ксенобиты зашипели, насторожив охранников. Я успокаивающе поднял руку и повторил вопрос.

– Это значит, что я принадлежу ему. Аэте.

– Я думал, что все сьельсины принадлежат аэте, его власти.

Перехватив взгляд Агари, я кивнул насколько мог ободряюще, хотя теперь уверен, что выражение моего лица было напряженным.

– Разве не все вы его рабы? – спросил я Танарана.

Прорези ноздрей расширились, выпуская бурный выдох, означавший «да». Танаран сделало мелкий шаг к решетке:

– Я – его.

«Его кто? Наложница? Жена?» Прищурившись, я посмотрел на него сквозь решетку. И поймал себя на том, что начинаю думать о Танаране как о женщине, – думать так обо всех сьельсинах, по правде говоря. Но вовремя напомнил себе, что передо мной не женщины, а нечто большее, нечто меньшее… нечто совсем иное. Я находился в тот момент за пределами человеческого, за пределами того, что можно передать переводом. Сьельсинские сексуальные обычаи не имели ничего общего с нашими – ни биологически, ни социально. Это мы стремились очеловечить их.

– Что это значит?

– Я ношу его в себе.

Оно приложило руку к животу, но я не понял смысла этого жеста.

– Носишь? – повторил я. – Это как-то связано с детьми?

До меня внезапно дошло, что я не имел никакого представления о том, как сьельсины производят потомство. И до сих пор не имею, потому что Танаран испуганно отступило назад.

– Что? Нет, – оно яростно закрутило головой в отрицающем жесте, – я ношу часть его. Его власти.

В голове у меня мелькнул образ аукторов. Эти люди наделялись императорской властью, правом действовать от имени его величества, когда тот куда-либо отбывал, считались равными ему, хотя сами по себе ничего не имели. Они заседали в императорском присутствии, выражали его волю. Это нечто похожее? Или что-нибудь другое? Если похожее, тогда именно Танаран было начальником этой… Экспедиции? Паломничества? Время поджимало, и я не стал расспрашивать дальше.

– И еще вопрос, – торопливо заговорил я, сознавая, что снова нахожусь под взглядами десяти тысяч глаз государства. – Уванари сказало, что вы прилетели сюда помолиться. Помолиться тем, другим? Первым?

Я хотел сказать «Тихим», но понимал, что это название ничего не говорит сьельсинам.

– Богам, – подтвердило Танаран. – Хранителям, – оно сжало прутья решетки, – они создали нас, юкайджимн. Нас.

Существо обнажило клыки с внезапной свирепостью.

Почувствовав перемену в поведении Танарана, инквизитор подошла ближе.

– Достаточно, Марло. – Агари ухватилась за мой локоть. – Что оно сказало? – Она качнула бритой головой в направлении клетки.

– Ничего – они велели мне убираться к дьяволу, – ответил я. – Думаю, я говорил вполне понятно, но… они считают меня виновным во всем, что с ними случилось. Я могу составить стенограмму. Вы ведь записали разговор?

– Частично, – ответила она. – Опять эти перебои с энергией. Они случаются только в самом замке, но… такое просто невозможно.

Я высвободил руку и, пригнувшись, зашел в кабину лифта, который должен был доставить меня на служебный этаж и к выходу из бастилии.

– Стенограмму постараюсь составить как можно скорее, но все же я узнал кое-что.

Ничего не поделаешь, нужно было дать Агари хоть какую-то информацию, способную отвлечь инквизитора и ее начальство. Я намеревался выполнить пожелание сьельсинов.

– Что вы узнали?

И я рассказал. Все, что угодно, лишь бы скрыть истинную цель моего прихода сюда. Оставалось только надеяться, что я не обреку молодого ксенобита на мучения и его не повесят на кресте. Возможно, титул баэтана защитит его. Я очень на это надеялся.

– Помните то существо, которое было без доспехов? Низкорослое.

– Да?

– Это их нобиль, или кого там Бледные считают своими аристократами.

Все время вперед, все время вниз и ни разу влево или вправо. Мне нужно было каким-то образом избавить Уванари от мучений, которые я сам же на него навлек. Нужно было успокоить остальных сьельсинов, следуя образцам поведения, которые я едва понимал. Нужно защитить себя и своих друзей, когда мой перевод неизбежно сравнят с записями разговоров. Защитить Валку, ставшую теперь моей союзницей, – ведьму, использующую машины, виновную в одной из Двенадцати скверн Капеллы. Но в первую очередь мне необходимо было сбежать с Эмеша, от графа и великого приора, от всех тех, кто старался превратить меня в муху, попавшую в их паутину.

Думаю, Гибсон был прав – я мелодраматичен до предела. Я никого не посвятил в свои планы, кроме сьельсинов. И Валки.

В последний раз я вошел в комнату для допросов с ядом вместо крови. Каждый нерв во мне пылал. Мне следовало быть осторожным, крайне осторожным. Мы летели вслепую. Если Валка не сумеет снова взломать сеть бастилии, если Танаран и все остальные выступят прежде, чем Валка устроит свое технологическое колдовство, если Уванари слишком изранено, чтобы сыграть отведенную ему роль… Что ж, в каждом лабиринте есть свой минотавр, иногда даже не один.

– Нам известно, – начала инквизитор, – что существо по имени Танаран было начальником вашей экспедиции.

Когда я перевел, Уванари оскалило зубы, вытянулось в электромагнитных захватах, удерживающих его запястья и лодыжки.

– Ты сказал им?

– Ekaan, – ответил я и выдохнул, стараясь повторить тот звук, который на языке сьельсинов означает «да». – У меня не было выбора. Танаран – родственник аэты Аранаты? Его… ребенок?

Я внимательно осмотрел бинты на руке с содранной кожей и пропитанную анестетиком повязку, сквозь которую лекарство просачивалось в раненый бок и кровеносную систему. Мои пальцы сжимали рукоять ножа – точно такой же даги, какую я носил при себе дома. Я раздобыл его во время одной из редких вылазок в город.

– Как Танаран может быть его ребенком?

Я перевел его вопрос Агари и добавил:

– Каким бы ни был у сьельсинов механизм перехода власти, она не передается по наследству.