Кристофер Руоккио - Империя тишины [litres]

Я решительно замотал головой:

– Пусть обжигает, – и посмотрел на шкафчик, думая о банковской карте.

Мать наняла этих людей, вероятно, по рекомендации Адиз Фэн, но это еще не означало, что я должен им доверять. Перстень – это все, что оставалось у меня от того мальчишки, которым я когда-то был: серебряное кольцо с сердоликом, на грани вырезан лазером дьявол, маскирующий кристалл с терабайтами памяти. Там хранились оба контракта, которые я заключил с Гильдией шахтеров, и множество других документов, включая мое удостоверение личности. Я не мог расстаться с ним.

– Глупое имперское варварство, – фыркнул доктор.

– Да ладно, Саррик, – сказал Деметри и подошел ближе, уперев кулаки в бедра. – Мы не собираемся грабить тебя, мальчик. Мы не пираты. Пираты вышвырнули бы тебя из шлюза, едва покинув Делос.

Белая пластиковая обшивка задней части камеры прилипла к моей коже, я дрожал, стоя там совершенно обнаженным.

– Дело не в этом, капитан. Просто… просто это самое важное для палатина.

Он рассмеялся и сказал:

– Тебе в самом деле не стоит держать его на пальце, пока ты там.

– Я сохраню кольцо. – Упрямо стиснув зубы, я откинулся затылком на специальный подголовник. – Давайте покончим с этим.

Доктор оглянулся на капитана и почесал висок над маленьким ухом:

– Ну что, Деметри?

Джаддианский маркитант махнул рукой:

– Саррик, парень сам так захотел.

– Ну, твое дело, – вздохнул врач сквозь желтые зубы и без всяких предисловий наклеил мне на грудь ленту с датчиками. Затем вторую и третью. Едва взглянув на меня, он вытащил самостерилизующуюся иглу из ячейки у меня за спиной. Она зашипела, протыкая кожу на предплечье, а доктор закрепил ремнем безопасности мой бицепс.

– Скоро станет холодно, – предупредил он.

Уже стало. Мороз распространялся от места укола по моей руке, началось преобразование крови, клетки затвердевали, не лопаясь. Мысли затуманились, и словно издалека донесся голос доктора Саррика:

– Он готов. Закрывай ясли.

Я скорее услышал, чем увидел, как захлопнулся колпак из темного стекла, заперев меня в саркофаге. Что-то холодное и студенистое поднялось до лодыжек. Тьма расцвела перед глазами, и я снова различил сквозь нее погребальные маски моих предков, висевшие над дверями зала совещаний под Куполом изящной резьбы, их лиловые глаза смотрели неприязненно и осуждающе.

Предохраняющий гель поднимался все выше, а я замерзал изнутри. Мне хотелось закричать, ударить кулаком в стену камеры, но силы уже оставили меня. Я тонул – и сознавал, что тону, но ничего не могу сделать. Я должен был умереть в этих яслях. А потом случилось самое худшее.

Дыхание остановилось. Гель еще не добрался до подбородка, а я уже перестал дышать. Затем черная жидкость, густая, как масло, полилась мне в горло и в нос. Внешняя Тьма охватила меня, погружая в черноту и холод.

А когда я очнулся, моего мира уже не было.

Сначала я ощутил запах. Где бы я сейчас ни находился, вонь тухлой рыбы и сточных вод была просто невыносимой. Затем жара, влажная и душная, облепила меня, словно мокрая простыня. И свет. Там был свет. Целая вселенная света, почти такого же яркого, как солнце Гододина; возможно, это и был его свет, посланный назад во времени, чтобы остановить меня, ослепить еще в детстве. Я ничего не видел.

– Он ожил. – Голос был искаженный, отдаленный, словно звучал из длинного резинового шланга или его заглушал прибой вздыбленного лунным притяжением океана. – Кто-нибудь, принесите воды!

Я едва различил шлепанье босых ног по камню, а затем кто-то приподнял мою голову и заставил выпить воды из глиняной чашки. Белая вселенная слегка потускнела, разбившись на серые и рыжие размытые пятна. Я закашлялся, пролив воду себе на грудь, а затем согнулся пополам, передернул плечами и выплюнул что-то липкое и кислое, пробравшееся в легкие и горло. Те же самые руки поддержали меня и не дали упасть.

– Во имя Земли, девочка, принеси тряпку! – прозвучал чей-то голос. – Он опять выхаркал кучу этой гадости.

Мне оставалось только глубоко вдохнуть, чтобы успокоить стучавшую в висках кровь. Простонав, я откинулся обратно на постель. Это была кровать. Боги, я снова ощущал свой вес. Ноги казались каменными.

– Где? – проскрежетал я, и мой голос больше напоминал предсмертный хрип. – Где?

Чья-то грубая рука мелькнула перед глазами и потрогала мой лоб.

– В безопасности. Теперь ты в безопасности. Тебя принесли с улицы.

– С улицы?

Это была какая-то бессмыслица. Но в голову мне пришла более важная мысль, и я сказал:

– Я ничего не вижу.

Тот же голос – пожилой женщины – ответил:

– Это фуговая слепота. Она скоро пройдет.

Кто-то другой зашел в комнату, шаркая ногами, а затем послышались хлюпающие звуки. Видимо, он нашел тряпку, которую просил принести первый голос.

– Мальчишки нашли тебя в переулке возле космопорта. Ужасная история. Однако случаи вроде твоего происходят постоянно.

Хотелось спросить, что она называет случаями вроде моего, но язык отяжелел и распух у меня во рту, и я даже не попытался что-нибудь сказать.

– Ужасная история, – повторил хриплый голос. – Но по крайней мере, тебя не продали на мясо. Уж лучше быть выброшенным, – она подтолкнула меня в плечо, – выброшенного мы можем поставить на ноги.

Прошла добрая минута, прежде чем я подобрал нужные слова, начиная к тому времени различать выцветшие пятна над собой и справа от себя. Вероятно, это были очертания пожилой женщины.

– Тевкр? – прохрипел я и снова закашлялся, капли слюны упали мне на голую грудь. – Я летел… на Тевкр.

– Тевкр? – грубый голос сделался тонким, как бумага, а рыжее пятно приблизилось настолько, что я уловил едкий привкус верроксового стимулятора в дыхании говорящей. – Благодарение богам, нет. Это Эмеш, в Вуали.

– Нет. – Я замотал головой, но мне казалось, что это делал кто-то другой. – Нет, нет, нет…

Я плотно, с усилием, зажмурил глаза, словно от напряжения мелких мышц лица зрение могло снова стать острым.

Рука незнакомки легла на мое плечо.

– Все будет хорошо, мальчик. Ты выздоровеешь. И сможешь видеть.

Мне опять поднесли воды, теплой и маслянистой. Я жадно пил, разбрызгивая капли по груди. Это все ничего не значило. Рука на моем плече, на моем лице. Я думал, что просто усну. Но то, что рассказывают про фугу, это правда – ты не спишь. Я чувствовал… что? Растерянность? Потерянность? Да, и еще раз да, но было и что-то другое, что-то большее. Невероятная разорванность, какую мог бы чувствовать новорожденный младенец, обладай он разумом и речью, чтобы выразить такие сложные ощущения. У меня не было никаких воспоминаний о том, что происходило до этого момента, какие всегда есть у спящего после пробуждения. Не было ощущения вчерашнего дня, только пустота и темнота. Отдаленные, словно я только начинал засыпать.