Клаудия Грэй - Голос крови

Выглядел Рэнсольм ужасно. Он был бледен и цеплялся за свой терминал, словно ноги его не держали.

— К моему величайшему сожалению, мне стало известно, что принцесса Лея не заслуживает такого доверия.

В зале поднялся ропот. Тай-Лин приподнялся со своего кресла, грозно нахмурившись, мех Вариш встал дыбом. Лея не могла поверить своим ушам. К чему клонит Рэнсольм? Что могло такого произойти всего за несколько часов, с тех пор как они расстались, чтобы он так разозлился? И зачем, ради всех звезд Галактики, ему понадобилось оглашать свой гнев на весь сенат?

— Принцесса Лея долго скрывала правду о себе, — продолжал Рэнсольм. — Мы не можем допустить, чтобы судьба всей Галактики оказалась под угрозой из-за этой лжи. Если наши граждане готовы поддержать ее на выборах Первого сенатора, они должны знать, за кого отдают свои голоса.

В этот миг смутные догадки Леи обрели форму, словно кристалл льда вырос на песчинке ее самого потаенного страха: «Он знает!»

Нет. Не может быть. Правда известна только самой Лее, Люку и Хану. Кажется, Хан даже Чуи ничего не сказал. Даже с Беном они еще об этом не говорили. Нет, Рэнсольм никак не мог узнать самую ужасную правду о Лее. Ему неоткуда было узнать. Должно быть, он имеет в виду что-то другое…

Но что? Лее не приходило в голову ничего, кроме…

— Сенатор Лея Органа — не кто иная, как дочь самого Дарта Вейдера!

Лея замерла в центре урагана. Зал содрогался от возмущенного рева, сенаторы вопили, топали ногами, свистели и стучали кулаками, но она почти не слышала их — все заглушал стук крови в висках. Дышать было трудно, словно разоблачающие слова Рэнсольма Кастерфо обвились вокруг нее мощными щупальцами, перекрыв кислород.

— Это ложь! — прозвучал поверх бесноватых воплей голос Вариш Вицли. — Грязная, бессовестная ложь! Пусть сенатор Органа встанет и скажет это!

«А я смогу?» — как сквозь сон, подумала Лея. От потрясения ее охватила такая слабость, что встать, казалось, почти невозможно.

— Я не стал бы бросаться голословными обвинениями, — сказал Рэнсольм. — И сейчас я представлю здесь свое доказательство, чтобы все поняли: мы только что чуть не доверили высшую власть дочери повелителя Вейдера.

Доказательство? Какое еще доказательство? Лея смотрела на Рэнсольма в ужасе и замешательстве. Она должна была бы злиться на него, возмущаться его предательством, но чувствовала лишь растерянность.

И тогда Рэнсольм поднял перед камерами сундучок. Не просто какой-то деревянный ящичек, а памятный ларчик, какой был у каждого ребенка на Алдераане. Родители, бабушки и дедушки украшали ларчик резьбой, но что хранить в нем, ребенок решал сам. Положить туда что-то означало, что ты стал достаточно взрослым, чтобы больше не пользоваться этой вещицей, но она все равно важна для тебя. Потом, когда детство останется позади, можно будет заглянуть в ларец и увидеть, как ты сам слагал историю своей жизни.

Лее показалось, что ларчик похож на тот, что когда-то был у нее. Но она не видела его уже больше тридцати лет и была уверена, что ларец и все ее сокровища канули в небытие вместе с Алдерааном.

Памятный ларец никто не имел права открывать без разрешения хозяина. Но Рэнсольм открыл тот, что держал в руках. И достал оттуда музыкальную шкатулку. Лея узнала ее с первого взгляда, и воспоминания вспыхнули так пронзительно, что защемило сердце. Но Лея не успела задуматься о том, как вещица уцелела и попала в руки Кастерфо, потому что он открыл крышку и зазвучала музыка: «Лунный свет, прозрачный свет…»

А потом музыка смолкла, и заговорил Бейл Органа.

При звуке его голоса на глаза Леи навернулись слезы. Но этот голос открывал всем ее самую страшную тайну. «Они используют обоих моих отцов против меня», — в отчаянии подумала Лея.

Бейл Органа, так часто выступавший в сенате во времена Старой Республики и Империи, человек, у которого хватило мужества противостоять Палпатину, когда все прочие склонились перед Императором, держал свою последнюю речь через маленькую музыкальную шкатулку. Многочисленные громкоговорители подхватывали и воспроизводили его слова, а вскоре их будут крутить по всем новостным каналам.

— …Твой отец стал Дартом Вейдером.

В зале снова поднялся крик, громче прежнего. Лея стиснула зубы, пытаясь наскрести хоть немного самообладания. Отец — ее настоящий отец, — должно быть, спрятал эту шкатулку где-то за пределами родной планеты, потому что предвидел, что может погибнуть. Только так он мог открыть Лее правду. А сенат обратил его самоотверженность и любовь против его дочери. Лея на миг испытала облегчение, что Бейл никогда не узнает, как его послание использовали, чтобы втоптать ее в грязь.

Тай-Лин Гарр каким-то чудом сумел добиться слова. Его немалый рост, алая мантия и серьезный, властный вид заставили зал замолчать.

— У нас нет доказательств, что запись — не подделка. Никаких доказательств. Бейл Органа был известным государственным деятелем, сохранилось множество записей его выступлений. Любой дроид мог использовать их, чтобы синтезировать его голос и заставить говорить что угодно. Без сомнения, какая-то музыкальная шкатулка не может быть основанием, чтобы очернить репутацию одного из самых выдающихся членов Галактического сената.

— У меня есть все основания верить, что запись подлинная, — ответил Рэнсольм. — Но если я не прав, пусть сенатор Органа сама скажет, что это подделка.

Голос его дрожал от гнева, в глазах застыло отчаяние, но Лея видела — в глубине души он все еще надеется, что ошибся.

Она могла солгать. Могла встать, возмущенно объявить шкатулку подделкой и выйти из сената с гордо поднятой головой. В имперских банках образцов тканей так и не нашлось ни одной клетки, помеченной как принадлежавшей Энакину Скайуокеру или Дарту Вейдеру. Уж конечно, Палпатин позаботился, чтобы никто не мог создать клона его самого могущественного ученика. Поэтому теперь никто не сможет доказать, что Лея — дочь Дарта Вейдера.

Но подозрения останутся. Слухи будут преследовать ее до конца дней. Сколько ни отрицай, а обвинение столь сенсационное и тяжелое так просто не отринуть. Особенно если оно справедливо. Лея могла положить конец своей карьере и славе здесь и сейчас, как топором обрубить, или оставить их медленно гнить год за годом, сплетня за сплетней, пока вовсе ничего не останется.

Лея встала. Она боялась, что колени подогнутся, но смогла с достоинством выпрямиться и спокойно посмотреть в зал. Дроиды-усилители роились вокруг нее стаей мотыльков, готовые разнести на весь мир каждое слово.

— Обвинение сенатора Кастерфо справедливо, — сказала она. — Моим отцом был Дарт Вейдер.