Орсон Кард - Эндер Виггин [компиляция]

«Мы совсем как вы, — вспыхнуло в его мозгу. — Мы не хотели вас убивать и, когда осознали свою ошибку, ушли навсегда. Мы считали себя единственной разумной расой во Вселенной, пока не встретили вас, но мы даже не представляли, что одинокие животные, не способные делить друг с другом свои сны, способны породить мысль. Откуда нам это было знать? Иначе мы бы пришли с миром. Верь нам, верь нам, верь нам».

Эндер засунул руку в нишу и вытащил кокон. Он был слишком легким, чтобы хранить в себе надежду, все будущее некогда великой расы.

— Я заберу тебя и унесу, — сказал Эндер. — Я полечу из мира в мир, с планеты на планету, пока не найду время и место, когда и где ты сможешь проснуться. Где никто не тронет тебя. И я расскажу людям историю твоего народа, чтобы они поняли и со временем простили вас, как вы простили меня.

Он завернул шелковый кокон в куртку и выбрался из башни.

— И что там было? — спросил Абра.

— Ответ.

— На что?

— На мой вопрос.

Это было все, что Эндер сказал ему. Они вели поиск еще пять дней и наконец нашли подходящее место для новой колонии, далеко на юго-востоке от башни.

Через много недель Эндер пришел к Валентине и попросил прочесть кое-что написанное им. Она вызвала из корабельного компьютера нужный файл и стала читать.

Повествование шло от лица королевы муравейника, которая рассказывала историю своего народа: чего хотели жукеры и что они сделали. «Вот наши ошибки и преступления, вот наше величие, мы не хотели вам зла и прощаем вам нашу смерть». Рассказ начинался с появления первой искры разума на некой далекой планете и кончался пожаром последней войны, уничтожившей их родной дом. Он был скуп, как древнее сказание. Эндер поведал о великой матери, что первой решила растить и воспитывать новую королеву, вместо того чтобы убивать или изгонять ее. Сколько раз приходилось ей уничтожать плоть от плоти своей, частицу себя, пока наконец она не родила дочь, способную оценить ее тягу к гармонии. Такого еще не видел их мир: две королевы любили друг друга и помогали друг другу, вместо того чтобы сражаться. Их муравейник был сильнее любого другого. Они процветали и дали жизнь множеству дочерей, что разделили с ними новый мир. Это было начало мудрости.

«Если бы мы только могли объясниться с вами! — говорила устами Эндера королева. — Но этого не случилось, и мы просим только об одном: чтобы в вашей памяти мы остались не врагами, а родичами, с которыми столкнули вас судьба, эволюция, Бог… Если бы мы поцеловали друг друга, это чудо сделало бы нас людьми в глазах друг друга. Но вместо этого мы стали убивать. И все же мы приветствуем вас как друзей, как гостей. Придите в наш дом, дочери Земли, собирайте урожай с наших полей, живите в наших городах. Теперь вы — наши руки. Делайте то, что уже не можем делать мы. Цветите, деревья; зеленейте, поля; даруйте им тепло, солнца; будьте плодородными, планеты, ибо мы удочеряем их, и они пришли домой».

Книга, которую написал Эндер, была короткой, но в нее вошло все то зло и все то добро, что знала королева жукеров. Эндер подписал ее не своим именем, а псевдонимом:

Без излишней шумихи книгу опубликовали на Земле, и она переходила из рук в руки, пока не стало очевидным, что ее прочитали все. Одни нашли ее довольно любопытной; другие не могли отложить в сторону, а потом перечитывали и перечитывали. Многие пытались жить заветами книги и, хороня близких, вставали у могил, чтобы стать Говорящими от Имени Мертвых, исповедаться за ушедшего из жизни, не скрывая его вины и не претендуя на добродетели. Люди, посещавшие эти службы, часто находили их слишком жестокими и растравляющими души, но было и множество других, кому казалось, что их жизни, несмотря на все ошибки, чего-то да стоили, а значит, когда они умирали, Говорящий должен был рассказать за них всю правду.

На Земле просто стало одной религией больше. Но для тех, кто путешествовал по великой темной пещере космоса, кто жил в туннелях королевы муравейника и собирал урожай с ее полей, — это была единственная вера. Ни одна колония не обходилась без своего Говорящего.

Никто не знал, да и не хотел знать, кто был первым Говорящим. Да и сам Эндер не собирался никому раскрывать это.

Когда Валентине исполнилось двадцать пять, она закончила последний том своей истории войн с жукерами и включила в приложение полный текст маленькой книжки Эндера, но так и не сообщила, кто ее написал.

Сразу после этого по ансиблю с ней связался старый Гегемон. Питеру Виггину было уже семьдесят семь, и у него отказывало сердце.

— Я знаю, кто написал эту книгу, — сказал Питер. — Если он смог стать голосом жукеров, то сможет говорить и за меня.

Через пятьдесят световых лет по ансиблю говорили Эндер и Питер. И Питер выцеживал по капле истории своих дней и лет, повести доброты и жестокости. И когда он умер, Эндер написал вторую книгу и опубликовал под тем же псевдонимом. Книги назывались «Королева Муравейника» и «Гегемон» и с годами стали нечто вроде Священного Писания.

— Давай улетим, — сказал однажды Эндер Валентине, — и будем жить вечно.

— Так не бывает, — ответила она. — Есть чудеса, которые не может сотворить даже теория относительности.

— Нам нужно лететь. Я почти счастлив здесь.

— Так оставайся.

— Я так долго жил с моей болью, что теперь не могу без нее.

И они сели на космический корабль и полетели из мира в мир. И где бы ни останавливались, он всегда был Эндрю Виггином, бродягой, говорящим от имени мертвых, а она — его сестрой Валентиной, летописцем, записывающим истории живущих. И всегда и всюду Эндер возил с собой маленький белый кокон. Он искал планету, где королева сможет проснуться и жить в мире. Поиск его был долог.

Отдельные части этой книги воспроизводились в моем первом опубликованном научно-фантастическом рассказе (повести) «Игра Эндера», вышедшей в журнале «Аналог» в августе 1977 года. Тогда журналом заведовал Бен Бова, и его вера в меня и в эту повесть стала краеугольным камнем всей моей карьеры.

Харриет Макдугал из издательства «Тор» — редчайший из редакторов. Она не только понимает историю, которую автор хочет рассказать, но и может помочь ему сделать ее именно такой, какой, по его мнению, она должна быть. Харриет сильно недоплачивают. Впрочем, со мной ей было достаточно легко, а все благодаря великолепной работе моего «домашнего» редактора Кристины Кард. Ей я, кстати, тоже недоплачиваю.

Также я благодарен Барбаре Бова, которая была моим другом и агентом и в худые времена, и в тучные, а также Тому Догерти, моему издателю, который на съезде Ассоциации книгопродавцов в Далласе поддался на мои уговоры и позволил мне написать эту книгу. Сей факт либо доказывает его исключительный нюх, либо то, как устает порой издатель на всякого рода конвенциях.