Генри Олди - Ойкумена [трилогия]

Ловко орудуя «инструментом будущего», дядька расчищал путь горбатому автокару — к счастью, крытому.

— Садиться быстро! — уведомил допотопный громкоговоритель с крыши кара. — Машину мне не морозить! Печка на нуле, еле тянет…

Чувствовалось, что водитель испытывает мало уважения и к спасателям, и к спасенным.

Выстроившись гуськом, все затрусили по дорожке, организованной дядькой-дворником. Выданные заранее шубы пришлись как нельзя кстати. Иначе «нейрамцев» зря спасали: замерзли бы, как цуцики, не дойдя до вожделенной печки. При каждом вдохе нос каменел от холода, словно хирург, готовясь к операции, ввел пациенту в обе ноздри «метелочки» с анестезией.

Выдох сопровождался облаком пара.

Дышал свободно один Тарталья: его берег шлем МОРСа. Зато он почти ничего не видел: камеру «глаза» залепило хлопьями снега. Возможность проморгаться конструкторы системы не предусмотрели — или бедняга не знал, как ее включить. Замыкая процессию, слепо уставясь в затылок идущего впереди Бижана, он вжимал голову в плечи, стараясь уберечь остатки тепла.

Подошвы скользили. Влажность здесь была сумасшедшая. Бетон заиндевел, покрылся ледком, предательски уходя из-под ног. Колени дрожали от усталости и напряжения. Бурный полет на «Нейраме» давал о себе знать.

«Упадешь — костей не соберешь… — он еле сдерживался, чтобы не ухватить Бижана за плечо. — Или «жилетка» выручит? Китта, курортная Китта! — не ценил я, дурак, твой дивный климат…»

— Ты что, слепой?

Как выяснилось, он уже с полминуты тыкался в ступеньки автокара, не соображая поднять ногу и войти в салон. Выскочив из кабины, водитель ухватил его подмышки и с силой, достойной гидравлического домкрата, втолкнул в кар.

Вслед донеслась брань, скомканная ветром.

Дверь захлопнулась. Герморезина с шипением затянула стыки, отсекая зиму. Спасенные зашевелились, откидывая капюшоны, чихая, сморкаясь, протирая глаза. Спасатели уже успели влезть в кар через переднюю дверь. Они хохотали и пускали по кругу булькающую флягу размером с колесо. Спасенным выпить не предлагали — видимо, боялись отравить.

Лючано плюхнулся на сиденье у окна. Камера оттаяла, зрение вернулось в полном объеме. Даже лучше: «глаз» на «удочке» брал в расчет и ночь, и пургу, и царапины на стеклопакете окна. Снаружи, подсвечены искрящейся круговертью снега и луной, вынырнувшей в просвет между тучами, мелькнули жирные туши рудовозов. Корабли ночевали в секторе отправки. Приемные шлюзы были выдвинуты до половины, наводя случайного зрителя на постыдные мысли.

Казалось, рудовозы собрались для спаривания.

Мерцая зеленоватым светом, впереди появились терминалы. Их было два: грузовой и пассажирский, большой и маленький. Ну да, руду здесь гоняют часто, а людей — редко…

— Что добывают на Тамире?

— Разное, — отозвался кто-то из спасателей, крякнув после доброго глотка. — Никель, цинк, молибден. Промышленная слюда, алмазы. На Энском плоскогорье есть торий и уран. В устье моря Лоренца — пьезокварц. Китов, опять же, бьем…

Он хихикнул, как если бы сказал откровенную сальность.

— Бьем! — заржали коллеги рассказчика. — В глаз! Чтобы шкуру не портить!

Лючано ничего не понял, а переспросить постеснялся.

Кар остановился у пассажирского терминала. Здесь уже ждали пять человек, укутанных в меха. Подкладку верхней одежды тамирцев густо пронизывали термические нити. Но при здешних морозах сунуть нос в пушистый воротник — первейшее дело.

Еще трое стояли в холле терминала, за стеной из льдистого плексанола — незапотевающего, устойчивого к инеистым «кружевам» материала.

— С вещами на выход! — пошутил водитель через акуст-линзу внутренней связи. — Шевелись, братва! Чай стынет, спирт выдыхается!

В терминал из кара спасенные бежали куда быстрее, чем из шлюза спасбота — в кар. Отогревшись в салоне, никому не хотелось мерзнуть по-новой. Разогнавшись, Лючано влетел на эскалатор, не удержал равновесия и — эскалатор был коротенький — ткнулся забралом шлема в грудь «принимающей стороны».

Послышался звон.

— Ох, простите!

— Пустяки! — добродушно расхохотался тамирец. Большой, толстый, с пышными усами, закрученными на концах «винтом», он словно сошел со страниц ретро-журнала. На груди его, ввинчена в плотную замшу тулупа, красовалась жестяная бляха — восьмиконечная звезда с вырезанной надписью «Альгвасил».

Именно бляха и была причиной звона.

«Альгвасил? — попытался сообразить Лючано. — Врач? Администратор? Полицейский?»

Умный шлем, уловив замешательство носителя, спустил камеру пониже — она чуть не уперлась объективом в бляху. Миг, и в верхней части транслируемого изображения побежали строчки, взятые из какого-то справочника:

«Альгвасил (террафим. Alguaciles; ближайший аналог: шериф ) — служитель правосудия. Alguaciles mayores получает право исполнения правосудия по наследству или от местных властей. Alguaciles menores — судебные исполнители, жандармы и пр. Знаки власти А. — бляха и жезл…»

Лючано мотнул головой. «Удочка» взвилась в исходную позицию, подсказка исчезла.

— Вам плохо? — с участием спросил альгвасил. — Нужен врач?

— Все нормально, не волнуйтесь…

Лишь сейчас Тарталья сообразил, как он выглядит. Незнакомец в шубе на голое тело, если не считать мерцающей индикаторами жилетки МОРСа, в шлеме с глазастой «удочкой». Сквозь забрало видно лицо — глаза под слоем коричневой «замазки», щеки в оспинках от инъектора, синяки налились мерзкой желтизной…

«Хоть татуировку спрячу! — он запахнул шубу плотнее. — Честное слово, я б такого подозрительного типа мигом отправил в каталажку! А этот сочувствует, добрая душа…»

— Идемте, я помогу вам.

Поддерживая Тарталью под локоток с осторожностью взрослого внука, ведущего любимую бабушку в лазарет, усач направился через холл к противоположному выходу. Камера на «удочке» медленно поворачивалась, давая круговой обзор. Юлию, приобняв за плечи, вел худой и бородатый тамирец. Детей несли на носилках — не спасатели, а те, кто ждал в терминале.

Спасатели приканчивали вторую флягу, горланя песни.

Свой долг они выполнили, а там хоть ветер не дуй.

Вехдены шли сами. Сбившись в тесную группу, люди Бижана озирались по сторонам. Чувствовалось, что они, в отличие от прочих, с удовольствием бы дали деру. Но бежать в морозную ночь, в тайгу, или даже в поселок горняков, равнялось самоубийству. Да и побег был заранее обречен на провал. Вехденов сопровождали трое плечистых тамирцев, вроде бы невзначай сунувших руки под шубы.

Можно было держать пари, что под шубами прячутся кобуры с оружием.

«Уже дали запрос? И получили ответ: группа Бижана Трубача, музыканты-диверсанты? А мне-то какая разница? Я, как в раю: по документам — раб, по сути — свободный, ни в чем не виноват, ни в чем не замешан. Пострадавший я…»