Юрий Блинов - Станция-2

«Мы с чем-то столкнулись, корабль повреждён!»

«Разгерметизация… воздух выходит! Мы погибнем здесь!»

В звуке голосов угадывалось, что произошла какая-то авария, и экипаж экстренно пытается выжить. Откуда-то возникли искры, что-то задымилось, мешая обзору.

«Какой-то объект врезался в нас!»

Астронавты сидели в скафандрах, но их головы оставались открытыми, кто-то пытался надеть шлем, движения экипажа сопровождались криками и суетой. Вскоре стало ясно, что никто так и не успел ничего сделать, буквально несколько секунд спустя крики стихли, а тела людей стали неподвижны. Теперь камера показывала лишь задымлённый отсек корабля, где остались лишь одни мёртвые тела и непонятный шум. Возникли ещё помехи, дым немного рассеялся, что-то завертелось перед камерой и пропало. Вся запись длилась всего несколько секунд, после чего российским президентом был дан знак остановить трансляцию.

Майкл Абрамс выглядел потрясённым. Он попросил прокрутить запись ещё раз, потом ещё.

— Как я уже сказал, — снова вступил в разговор глава российского государства, — мы случайно перехватили этот сигнал. Он был очень слабым, но наш военный спутник оснащён мощной ртутной антенной и каким-то чудом смог уловить его. Поверь, Майкл, то, что ты сейчас видел — не подделка.

— Значит, «Аврасиаб-8» не просто пропал, а погиб при столкновении? Но почему его не засёк ни один из земных радаров?

— Мы думали об этом. Скорей всего, удар, который пришёлся по кораблю, был настолько сильным, что изменил траекторию его полёта. После критического столкновения тот просто ушёл в область, которую никто никогда не зондировал и теперь, возможно, этот мёртвый кусок металла летает по сильно вытянутой орбите, либо вообще вышел за пределы системы Земля-Луна. Но это не всё, что я хотел тебе показать, Майкл.

Президент Капитонов дал знак, и оператор выхватил один из кадров в самом конце записи.

— Смотри, видишь вон тот вытянутый предмет?

Президент Абрамс взглянул, на что указывал его русский коллега, и от удивления открыл рот. Перед его взором находилось нечто, напоминающее большой чёрный цилиндр с закруглёнными гранями.

— Ты полагаешь, что это точно такая же штука, которая врезалась в «Станцию-2»?

— Именно так у нас все и думают, Майкл. Посмотри сам — размеры и описание полностью совпадают. Обстоятельства двух событий тоже.

— Значит, инцидент на станции не был уникален? Если это не та же самая тварь, то точно такая же другая? Получается, их может быть несколько в окрестностях орбиты нашей планеты!

— Возможно речь либо о готовящемся инопланетном вторжении, либо это чья-то разведывательная миссия со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Это осложняет дело, Георгий. Подумай и о том, что может грозить Земле!

— Я соглашусь с тобой, Майкл. Более того, мы сейчас стоим на пороге страшной опасности, на фоне которой все наши прошлые дрязги могут показаться детскими забавами двух обиженных детей во дворе, потому что детство кончилось и пора подумать о будущем.

Майкл Абрамс не нашёл ничего для ответа. Они прервали связь, так ни к чему и не придя. Американский президент принялся думать, но его мысли роились в голове хаотично, потому что он чувствовал себя, будто загнанный в лесу зверь, где по его следу идёт несколько разных охотников, перекрывая ему все пути для отступления.

В то самое время, когда руководитель США переваривал результаты переговоров, российский президент созвал очередное совещание из круга высших чинов обороны страны. Необходимо было доработать дальнейший план действий, который так до конца и не был ясен.

Хорошо бы иметь больше информации касательно происходящего на орбите, но получить её можно только в том случае, если кто-то отправится на «Станцию-2» и все тщательно проанализирует. Это стало бы рискованной авантюрой и потому конечно же не получит одобрения и поддержки среди военных. Значит, оставалось полагаться на данные, поступающие непосредственно от единственного оставшегося в живых на орбите космонавта — то есть от самого Ерохина, а это ставило ситуацию в ещё больший тупик.

В тот же день, во время сеанса разговора со Стэндфордом, Сергей вдруг ощутил, что американский астронавт не доверяет ему точно так же, как и он сам не доверял ему. На очередной вопрос о запасах еды и кислорода тот ответил уклончиво, а когда Ерохин снова заговорил про перебои со связью, американец вдруг протелеграфировал:

«У меня ведь нет изображения из твоего сегмента станции, поэтому я не уверен, что ты — это вообще ты. Звук твоего голоса ничего не значит. Его можно синтезировать искусственно».

— Не дури, Джо, почему ты так говоришь? Если это шутка, то довольно дурацкая.

«Потому что я слышу тебя, и мне не нравится твой голос. Ты постоянно разговариваешь сам с собой, интересуешься спасательными модулями, но не говоришь про меня в своих отчётах, когда держишь связь с Землёй. Откуда мне знать, что ты не попал под влияние этой твари и это не она манипулирует тобой?»

Егор усмехнулся. Неужели он и в самом деле разговаривает сам с собой? «Да уж, — подумал он — в подобных обстоятельствах и постоянным страхе скоро станешь не только бормотать себе под нос всякую чушь — выть начнёшь незаметно».

— Хорошо, Джо, давай так — скажи, что бы могло переубедить тебя, и ты начал мне доверять? Как нам объединить наши усилия, а не общаться так, будто мы находимся на разных полюсах Земли? И потом, если у меня есть возможность улететь отсюда, почему бы мне ею не воспользоваться хоть прямо сейчас?

Это был очень провокационно говорить такие вещи. Ерохин предполагал, что если бы вместо американского астронавта ему посылал сигналы чужеродный разум, тот бы обязательно стал настаивать на том, чтобы Сергей вышел из своего отсека, потому что так бы он стал лёгкой добычей для пришельца, попав к нему прямо в лапы. Но он ведь не дурак, и не клюнет на такую примитивную уловку.

«Я не знаю…» — просигналил фонариком Стэндфорд и на какое-то время замолчал. Прилипнув взглядом к иллюминатору, Ерохин ждал.

«Прежде всего, если ты хочешь доверия, расскажи обо мне во время ближайшего сеанса связи».

— Ладно, я обещаю сделать это, как только выйду в эфир. Ты доволен?

Вечером того же дня, Сергей сделал запрос на связь с Центром.

— Как! Стэндфорд жив? — на другом конце возникло что-то вроде замешательства.

— Да, но я пока не могу с точностью сказать, насколько это правда. Меня смущают некоторые странности в его действиях. Знаю, что он сейчас слышит нас, потому что мой интерком постоянно включен. Стэндфорд знает, что пришелец умеет воздействовать на электронику станции, но также он предполагает, что тот якобы разумен, и умеет подделывать голоса. Не стану скрывать, у меня тоже есть такие предположения в отношении его самого, более того, у меня таких причин больше, потому что голосовой интерком частично поломан, я не могу слышать его. Также между ним и мной нет и видеосвязи.