Глен Кук - Ловцы звёзд

Он был серьезно болен. Иначе Мария не рискнула бы звать врача-человека. Мало какой риск был для подполыциков-сангарийцев выше. Иногда врачи могли заметить тонкие межвидовые различия.

Мария с врачом вернулась раньше, чем разговор Нивена с Бренди вышел за грань его возможностей.

А врач, как он заключил, была «прирученной». Она работала с уверенностью и быстротой, которые ее выдавали.

Нивен шепнул Марии:

– Бренди занялась сватовством. Мария рассмеялась:

– Все время ищет мне мужа. Никак не хочет перестать.

– Кажется, я не выдержал экзамена.

– Не важно. Я второй раз в эту ловушку не попадусь.

– А зачем ты их сюда привезла?

На Старой Земле родители обычно передавали детей в воспитательные учреждения сразу после рождения. Детство Нивена было необычно тем, что он значительную его часть провел с матерью. С ней у него до сих пор был контакт, а вот отца и след потерялся много лет назад.

Сдача своих детей была в обычае и на замиренных внешних планетах. Своими биологическими родителями воспитывались меньше четверти всех детей в Конфедерации.

Мария была шокирована. Ее сангарийское чувство Семьи возмутилось. Но этого она ему сказать не могла.

– Я забыла. Там, откуда ты родом, поступают по-другому. Да, иногда это удобно. Но эти дети мои.

– Не надо объяснять. Назовем это одним из различий между внутренними мирами и границей. Я к ним постепенно привыкаю.

Докторша вернулась из спальни.

– Мария, я дала ему антибиотик широкого спектра и антивирус. Ничего серьезного. Пусть побольше лежит и побольше пьет, и за температурой следите – она будет подниматься. Если слишком высоко поднимется, дайте ему аспирин. Термометр вам нужен?

Мария кивнула. Она была просто портретом встревоженной красавицы.

«Отличная работа, леди, – подумал Нивен. – Ты слишком бедна, чтобы позволить себе термометр. А гостей угощаешь настоящим кофе». Он улыбнулся. Она проходит интернатуру по хемопсихиатрии и при этом вынуждена приглашать врача со стороны… У нее что, тайное стремление к смерти?

– Рада была познакомиться, доктор Нивен, – сказала докторша.

– Я тоже.

Он смотрел, как она шла к двери. Не было гордости в ее походке.

– Хочешь поспать, Гун? – спросила Мария.

– Не против Но позволят ли это его нервы в самом сердце вражеской территории?

Позволили. Как только он разделся до белья, плюхнулся на кровать Марии и сказал Майклу:

«Спокойной ночи, капитан», – свет вырубился.

Он проснулся однажды, когда Мария скользнула в кровать рядом с ним. Он что-то буркнул спросонья и снова отрубился намертво.

Потом он медленно проснулся. Постепенно до него дошло, что короткий день Сломанных Крыльев пролетел незаметно и теперь снова ночь. Он не мог понять, где он, пока не повернулся и не уперся в женщину.

С этого простого движения начались три неистовых дня.

Мария оказалась ненасытной. Единственное подходящее к ней слово было «голод». Он никогда не встречал женщины, которой так был бы нужен мужчина.

Нивен сам себя удивил. Их любовь была дикой, такой яростной, что скорее напоминала битву. Как если бы «И будет проклят вовеки тот, кто первым крикнет „Хватит!“.

Казалось, они ничего не делали, только спали и совокуплялись, идя в атаку за атакой в этой войне полов. Внешний мир уже не имел значения.

Но в этом был метод. Была рациональность. Изо всех сил стараясь удовлетворить Марию, которая изо всех сил старалась его отвлечь, Нивен оправдывал себя тем, что помнил, кто она. Он все время убеждал себя, что так выводит из строя руководство противника.

И он знал, что Марией тоже движет не только страсть.

Черт, но какое упоительное время провели они на этих смятых простынях поля битвы!

В промежутках Нивен иногда думал, что сталось с Маусом. Что ж, у Мауса наверняка развязаны руки, чего он всегда и хотел.

Бренди, поняв, что происходит, увела брата в первую же ночь. Они были наверху, у докторши. Майкл, которому стало лучше, иногда заглядывал, бродил по комнате, ничего почти не говоря, и снова уходил. Бренди не показалась ни разу.

– Что это мы делаем? – однажды пробормотал Нивен себе под нос. Они были смертельными врагами. Это был первый закон, закон крови, по которому им полагалось жить и умирать. И они отвергли его или сублимировали его в виде любви…

Он с ужасом думал о конце задания. Отчет… Ему придется отвечать на вопросы. Ему придется давать объяснения.

Нивен храпел. Голова Марии лежала у него на плече.

Дом встряхнулся, как вылезшая из воды собака. Окно треснуло. Загремели по полу кухни столовые приборы. Эхо взрыва отдалось по всей округе. Нивен рывком сел.

– «Д-14», – буркнул он спросонья.

– Что? Что это было?

– Взрыв.

Они оделись почти наперегонки. На треснувшем окне играли отсветы дальнего пожара. Мария выглянула наружу:

– О все святые!

– Что там?

– Склад…

– А?

– Я сейчас вернусь… Что это?

Откуда-то снизу донесся вопль, и сразу за ним – крики и стоны. Нивен узнал этот вопль. Это был Маус в сознании убийцы.

Раньше он заметил игольчатый пистолет, выступавший на тумбочке из-под ее белья. И успел к нему первым.

Дверь влетела внутрь, и в нее ворвался истрепанный, оборванный, окровавленный Маус. Он был так нацелен на действие, что казался три метра ростом.

– Легче, – сказал Нивен, показывая игольчатый пистолет. – Все под контролем, Маус.

Маус был невредим. Вся кровь на нем была чужой.

– Все сделал! – каркнул он охрипшим горлом. – Отправил сообщение. Надо валить эту суку и убираться.

Это было их работой, но… Нивен не мог допустить убийство этой женщины. То, что она – сангарийка, казалось неважным.

– Нет. Нет необходимости. На этот раз – нет. Маус на глазах понизился. Действие сменилось мыслью. Он посмотрел на оружие Нивена, на женщину.

– Ладно, ты здесь босс, док. Но кое-что я на этом хочу нажить. Где эти чертовы дети?

– Наверху. Но детей я тебе тоже не дам убить.

– Даже и подумать не могу, док. Я бы щенка не утопил. Ты же знаешь старого Джона. Так ты ее свяжи, ладно? Чтобы она за нами не пошла.

Он вышел в дверь, пятясь.

Улицы терзал вой сирен. Рокот собравшейся толпы начинал проникать в комнату.

– Прости, что так все кончилось, Мария. Но дело есть дело.

– Я почти поверила… – Она глядела на него и показалась на секунду маленькой и беззащитной.

Ему пришлось напомнить себе, что это – сангарийка, что она превратится в мгновенную смерть, стоит ему чуть проявить неосторожность.

– Кажется, ты успокаиваешь свою совесть. Я не стала бы, повернись игра по-другому. Ты нам уже слишком много принес вреда.

«Не слишком умно говорить такое тому, кто наставил на тебя пистолет», – подумал Нивен. И пожал плечами: