Василий Воронков - Синдром отторжения

После этого тень полностью заслонила Солнце.

Секунду или две – не дольше, чем длится взволнованный вздох – под куполом висела страшная черная Луна. Но потом искусственное небо над нами погасло, сгустилась темнота, даже зажглись редкие робкие звезды, и над черным диском Луны расцвела пылающая солнечная корона – яркий, красивый нимб, который переливался и дрожал, как последнее дыхание.

– Полная фаза затмения, – рассказывал электронный ведущий, – длится лишь несколько минут. Мы просто помолчим это время, с восторгом любуясь воцарившейся среди дня ночью.

Огромное черное Солнце горело, источая прощальный свет.

– Пока в столице царит ночь, – продолжал ведущий, – тень от Луны со скоростью километр в секунду движется по пригородам и…

– Он же обещал помолчать, – прыснул я.

Но Лида мельком взглянула на меня и приложила указательный палец к губам.

Наконец тень начала спадать, загорелся яркий серп освобожденного Солнца, просветлело полимерное небо, погасли фальшивые звезды.

– Это было… – прошептала Лида.

Солнце полностью освободилось от черной кошмарной мантии и, вспыхнув, устремилось к вершине купола, продолжая абсурдный восход.

Над нами горело пустое голубоватое небо, как в засушливый день.

Ничего не происходило. Ведущий старательно выдерживал бессмысленную паузу, пока радостно не объявил:

– Благодарим вас за посещение…

Спинки кресел с протяжным шипением поползли вверх, принимая вертикальное положение; зажглись над дверями деловитые зеленые таблички. Мы с Лидой влились в нетерпеливую толпу, которая уже толкалась у выходов. Можно было подумать, что все присутствующие опаздывают в другой звездный театр, на другой сеанс.

– И как тебе? – спросил я Лиду, когда мы выбрались в заполненный людьми коридор. – Честно говоря, не совсем то, что я…

– Мне понравилось, – сказала Лида.

Она взволнованно пригладила волосы и улыбнулась.

– Понравилось? Звезды?

– Звезды не очень. Слишком уж все было театрально. Но затмение… Это было очень красиво. К тому же звезды мы можем увидеть и сами, а вот до следующего полного затмения точно не доживем.

Мы вышли на улицу.

Был уже глубокий вечер, рекламные экраны на крышах показывали как заведенные, одинаковую постановку – фактурную бутылку содовой, у которой взрывалось горлышко, выпуская в воздух бурный пенистый фонтан, снова и снова, вздрагивая при перемене кадра и начиная все с самого начала. Под скоростными путями вытянулись сверкающия неоновые стрелы. Включились фонари и лампы на стенах. Город заливало искусственным светом, но на темном облачном небе горела одна-единственная звезда.

– Искусственный спутник? – предположила Лида и хитро прищурилась. – Или Венера?

– Ты знаешь, – сказал я, – на самом деле солнечные затмения происходят по несколько раз в год. Нужно просто выехать из Москвы, чтобы их увидеть. Тут дело в том, что тень от Луны не такая большая и…

Лида рассмеялась.

– Это все ромовый коктейль.

– Я и не сомневался.

– Но, – сказала Лида, – честно говоря, я хотела бы прийти сюда еще раз.

– Значит, придем сюда еще раз, – сказал я.

Лида как-то странно посмотрела на меня. Ее сумочка висела на другом плече.

Я осторожно – в страхе, что Лида оттолкнет меня, стоит мне сделать одно неверное движение – взял ее за руку.

Мы ходили на солнечное затмение ровно двенадцать раз.

Я тогда не понимал, чем же это наигранное зрелище так нравится Лиде, да и сама она не слишком охотно пускалась в объяснения. Было в наших регулярных походах что-то безумное – раз за разом возвращаться в переполненный звездный театр и смотреть, улегшись в ложа, напоминающие кресла операторов нейроинтерфейса, как голографическое Солнце превращается в пугающий черный шар. Но Лиде постановка не надоедала, а мне было все равно, куда с ней идти – лишь бы она оставалась довольна.

Я думал, Лиду привлекала сама воспроизводимость этого уникального в рамках определенных географических координат явления – та легкость, с которой лазерные проекторы воссоздавали то, чем природа занималась на протяжении сотен лет, тщательно выстраивая череду из разнообразных событий, долгот и широт, векторов притяжения – нашего положения в пространстве, движения Солнца и Луны. Или Лиде просто нравилось, как горит под куполом огромное черное светило.

Мы впервые поцеловались после очередного визита в театр.

Вечер выдался ветреный, над засыпающей улицей плыли низкие ненастные облака, напоминающие космические туманности – скопления электронного газа, захваченные притяжением звезд. Над подсвеченными иллюминациями домами привычно мерцал неотличимый от далекого светила искусственный спутник.

Или Венера.

Я знаю – мы остановились у входа в театр, и Лида вытащила из сумочки суазор, намереваясь показать мне какую-то фотографию. Она говорила непривычно торопливо. Тонкий экран покачивался в ее руке. Длинная прядь выбилась из стянутых на затылке волос и постоянно падала Лиде на лицо, а она взволнованно убирала ее рукой.

Но потом Лида замолчала и посмотрела на меня.

Я знаю, что мы стояли на улице, что мимо проходила шумная и возбужденная толпа, однако, когда я вспоминаю наш первый поцелуй, я вижу затмение – черный, охваченный пламенем шар, – и слышу музыку, гнетущий гул, которую играли во время представления в театре. Тень Луны со скоростью километр в секунду несется по обширным окраинам Москвы, я касаюсь волос Лиды, убираю в сторону непокорную прядь, залитое сумраком Солнце испускает последние, предсмертные лучи, я беру Лиду за руку, маленькую и холодную, ее пальцы сжимают мои, тень Луны уже летит над пригородом, глаза Лиды кажутся пьяными, хотя в тот раз она не заказывала ромовый коктейль, лишь пара звезд и самые близкие к нам планеты проступают в страшной солнечной темноте, мне требуется мгновение, чтобы решиться, я склоняюсь к Лиде и целую, ее губы – теплые, влажные, она отвечает на поцелуй, но быстро отодвигается, смотрит слегка осуждающе и в то же время улыбается, и в эту же секунду рассеивается сверхъестественный мрак, тонут в дневном свету звезды, загорается на небе яркий солнечный серп – тень Луны пролетает над городом, со скоростью в четыре тысячи километров в час.

Именно тогда я признался Лиде в любви.

Она промолчала.

Я проводил ее до станции, где она сказала, что в театре было замечательно, что надо как-нибудь сходить туда снова, если, конечно, я сам не устал от повторяющегося по одному и тому же сценарию представления. Потом она сказала, что я могу опоздать в общежитие, которое закрывали на ночь (хотя я не опаздывал ни разу), и что не нужно дальше ее провожать. А я сказал «до завтра», хотя знал, что завтра мы с ней не встретимся – был выходной, и она уезжала куда-то за город.