Наталья Мар - Мир [SelfPub, 16+]

– Это все? Семь лет человек открывал мир, и вот это – все, что удалось достать?

– Сам знаю, что мало, – ответил Канташ. – Втайне от принцессы не раздобыть много вещей. Но Вы хоть взгляните! Шиманай, давайте хоть с чего-то начнем. Попробуем – до возвращения синтетика, а после… может, я смогу добыть что-то еще.

Угрюмый Кафт запустил комм и вскрыл ящик. На самом верху лежали игрушечный карфлайт и плюшевый гриб в ярком шарфике.

– Я все промаркировал, – бормотал граф, задом отступая к выходу. – Мне нужно проведать Ампаль, так что сейчас я ухожу.

– Вы обещали мне помощника.

– Да, да. Сию минуту.

Посол заторопился выйти и тотчас вернулся, ведя за собою Пти. Браслеты для адаптации к планете затерялись среди других ее побрякушек.

– Госпожа Пти сама вызвалась поучаствовать, она скучала на корабле.

Канташ смущенно поклонился и вышел. Госпожа Пти! В золотой пыльце и ажурном палантине. Под звук ее лопнувшей жвачки Шима запустил вазой в декоративную ширму, вложив столько души, что прорвал ткань.

– Полегче, коллега! На языке алливейцев ты мне тока что в любви признался. Разбил дорогущие штуки одну об другую!

– Ты-то откуда знаешь? – Кафт был раздражен и резок до крайности. Помощницу граф ему нашел, как же. Совсем уж никому из дворца не доверяет.

– Вообще-то профессия обязывает. С клиентом ведь как: заболтаешь его, а время идет. Так что языком у нас владеют с обоих сторон.

– С обеих. Ладно, иди сюда. Будешь держать материалы и жать на «ввод», когда я скажу.

Шиманай видел, как когда-то Эйден оцифровывал и заносил в специальный каталог тараканов, больных уроборосом. Теперь им с амадиной предстояло делать то же с ящиком малыша Аруски. Профессор брал игрушки, тетради, фото, заносил их копии в каталог и распределял по категориям. Пти надувала пузыри и безропотно сносила ворчание напарника, если подавала вещь слишком быстро, слишком медленно или не с той стороны. Это было как раскладывать чудовищно сложный пазл на кучки по оттенкам. Позже из этих кучек Эйден должен был собрать головоломку. Или объявить Канташу, что кусочков слишком мало, и картинки не выйдет.

Из того, что было в их распоряжении, едва клеились воспоминания о человеке, но не человек целиком. Воспоминания чужих и случайных людей, искаженные посторонним восприятием. Фоторобот души, а не зеркальное отражение.

– А куда они дели мальчика? – спросила Пти, глядя на последний файл. – Они что же, и от матери его прячут?

– Тело перенесли в укромное место, куда-то в старый парк за дворцом. Ускоренный метаболизм вызовет подозрения: я видел мельком – Аруска… уже совсем деревце, и даже почки на ветках! А Канташ растерян, конечно. Я понимаю. Он не знает, как рассказать принцессе. Он уверен, Ампаль не справится с горем, когда узнает о смерти сына.

– Захер-меня-Мазох! Это ж когда ж он ей скажет? Когда ее руки пройдут сквозь мальчишку? А если прямо на празднике? Схватит неловко, кольнет вилкой…

Она повторила разумное предостережение Эйдена, но кажется, это было очевидно для всех, кроме графа. Профессор жестом осек поток ее негодований:

– Нас это не касается, Пти. И я тебе вот что скажу: у нас так и так не выйдет толковой копии. Выйдет кукла, чудовище, химера, что угодно, но не тот мальчик. У меня выросли пятеро шиманят, и все-таки не надо быть отцом, чтобы понять: этого, – он указал на ящик, – мало. Мало даже для новорожденного. Каждый новый день человека, самый скучный день – это целый мир, а Аруска прожил шесть лет.

– Стоит ли тогда вообще… а? Может, скажем Канташу, пока не поздно? Чтоб не в последний момент.

– Я не знаю. И Эйдена нет! И не отвечает! Я не знаю, Пти…

Решено было продолжать до вечера – авось чудо? – и после объявить Канташу, что лучше бы заиграть другой план. Пти замерла посреди комнаты с плюшевым грибом в руках. Он был последней игрушкой для каталога, и Шима запустил сателлюкс – облететь гриб для оцифровки. В тот момент приоткрылась дверь и вошла алливейка. Шима вздрогнул, смахнул на пол игрушку, Пти сцапала пустой ящик и кинула за ширму.

Алливейцы были прозрачны, но все имели какой-то свой оттенок. Вошедшая была чиста, как родниковая капля на хрустале. Внутри – на шее, на запястьях и в волосах – светились колонии люми-бактерий: перманентные украшения алливеек. Чем ярче был их свет, тем дороже стоили такие колонии. Эти же просто ослепляли.

– Ампаль, – сказала она. Короткое слово впитало столько боли, словно даже внутри имени была черная дыра. Кафт почти увидел, как эту боль источают кончики ее пальцев, как она сочится с ресниц и волос. Листья на них истончились и поникли. Ампаль прошла в кабинет. В руках у нее дрожала веточка с невзрачными белесыми цветами.

Пти застыла, вытаращив глаза, а Шиманай попятился к столу, чтобы прикрыть улики. Тут и там у комма валялись рисунки, какие-то цветные обрывки.

– Ваше… Высочество, – профессор, не разбирая, сметал мелочи в ящик стола. – Мы соболезнуем Вам в связи с болезнью сына… и… мы делаем все возможное… чтобы поставить его на ноги.

– Довольно суеты, – оборвала принцесса, и Кафту полегчало, хоть он и не знал пока, отчего. – Послушайте. Когда мне было семь… как Аруске… я не любила играть с детьми из дворца. Я убегала, таилась по углам с книгой. Гувернантка завалила меня учебниками, все ругалась, что я таскаю волшебные сказки, фантастику. Что принцесса не должна терять связь с реальностью… Но я все равно витала в облаках. И вот однажды я прочла о чудесном цветке: снежной хиродее с гранатовым сердцем. Хиродея видела, как осенью с других цветов опадают лепестки, и не хотела взрослеть. Хотела оставить свой прелестный бутон. Ведь иначе вместе с ним она потеряла бы сердце – любимую гранатовую крапинку! Хиродея дождалась зимы и не скинула лепестки, не спряталась под теплые прелые листья, чтобы переждать до весны. Она замерзла, обледенела в снежной вьюге и навсегда осталась такой, какой была. Мертвая, но прекрасная. Это очень грустная сказка, но хиродея казалась мне такой смелой! И я мечтала когда-нибудь стать ею – но разумеется, не могла: снежная хиродея с гранатовым сердцем цвела только в книге. Никто не знал моей фантазии, ведь я боялась, что меня засмеют. Позже я выросла, повзрослела. Потом родился Аруска… – Ампаль умолкла и перевела дух, собираясь с силами. – Прошлым летом он заблудился в парке: за ним погнался барсук, малыш укатился в колючки… и когда я нашла его… в грязи и слезах, с расцарапанными ладошками… Я убаюкала его этой сказкой. Я рассказала ему свою детскую мечту – быть смелой, как хиродея. Ему одному рассказала.

Ампаль подошла ближе и вложила в руку Шимы свой цветок.

– Сегодня я нашла в себе силы выйти в сад. И на том самом месте, где когда-то я читала о снежной хиродее, где баюкала Аруску – прямо на моих глазах распустились эти цветы.