Айзек Азимов - Лунариум [антология]

По той же причине любая тень здесь — это ночь. Свет не рассеивается в атмосфере и достигает лишь тех мест, которые открыты действию солнечных лучей. Если 6 не отражение от освещенных солнцем гор да не свет Земли, то, попадая в тень, мы вынуждены были бы включать электрические фонари.

Мы уже преодолели наклонную равнину и начали поворачивать к западу, чтобы обойти предполагаемый кратер Мёстинг. Дорога становилась все хуже, и мы продвигались вперед очень медленно и с большем трудом.

Мы находились в краях гористых и несказанно диких с виду. Это ничуть не походило на земные альпийские пейзажи. Там среди горных хребтов простираются долины, продолбленные на протяжении тысячелетий воздействием воды; здесь ничего подобного и в помине нет. Почва тут вся складчатая и вздыбленная; повсюду множество глубоких круглых котловин с приподнятыми краями и отдельно разбросанных гладких куполообразных холмов, которые достигают порой значительной высоты. Вместо долин — глубокие расщелины длиной в целые мили; они будто возникли от удара гигантского топора, который по прямой линии рассек плоскогорья и вершины. Нет никаких сомнений, что эти трещины возникли, когда застывала и сжималась кора Луны.

Зато мы нигде не встретили следов воздействия воды, не наблюдали столь могущественной на Земле эрозии. Я думаю, что в этих краях никогда и не было ни воздуха, ни воды. Поэтому мы сначала удивлялись, видя множество обломков, рассыпанных по скальному грунту. Но несколько позже, когда зной достиг прямо-таки границ невозможного, мы поняли, какая сила взамен воды разрушает здесь скалы. Мы проезжали мимо высокой скалы из породы, чрезвычайно походившей на земной мрамор, как вдруг на наших глазах от ее вершины оторвался обломок диаметром метров в десять и рухнул в пропасть, разбиваясь в крупный щебень. Происходило все это пугающе беззвучно. Из-за отсутствия воздуха мы не слышали грохота — только почва под машиной задрожала, будто Луна вдруг закачалась на своих устоях.

3tq яростные клыки Солнца отгрызли кусок каменного мира. Скалы, стиснутые ночью морозом, словно железным обручем, во время страшного дневного зноя расширяются с той стороны, где на них падают палящие лучи. В тени все так же холодно; из-за неравномерного расширения монолиты трескаются и крошатся.

Эти колючие остроугольные обломки, устилавшие огромные площади, давали себя знать. Попадались такие участки, где машина на колесах вообще не могла продвигаться. Тогда мы надевали на нее «лапы», которые действуют точь-в-точь как ноги у животных, и, покачиваясь на них, пробирались через нагромождения раздробленных скал или карабкались по крутым склонам.

Несмотря на многочисленные испытания, которые проводились на Земле со снарядом, превращенным в машину, мы не могли себе представить всех трудностей такого продолжительного путешествия. Я уверен, что, если б сила притяжения Луны, а следовательно, и тяжесть на этой планете была хоть наполовину больше, мы погибли бы среди этих нагроможденных скал и осыпей, не будучи в силах сдвинуться с места.

ОБИТАЕМА ЛИ ЛУНА?

Задумчивое и таинственное светило, тусклое ночное солнце, одиноко блуждающий по безмолвному небесному своду шар — Луна во все времена и у всех народов в особенности привлекала к себе человеческие взоры и мысли. Около двух тысяч лет тому назад Плутарх написал трактат под заглавием «О лице, видимом на Луне», а Люсьен [21] Люсьен — (здесь) Лукиан . из Самозата совершил воображаемое путешествие в царство Эндимиона. За эти две тысячи лет, и особенно в годы, следовавшие за первыми астрономическими открытиями с помощью зрительной трубы, путешественниками, блестящему воображению которых не всегда сопутствовали достаточные научные знания, было описано около ста путешествий на этот ближайший к нам мир. Наиболее интересным из таких научных романов является и в настоящее время роман Сирано де Бержерака, который нашел там людей, как и на Земле, но с особенными нравами, не имеющими, по его мнению, ничего общего с нашими. Уже со времен Плутарха Луну населяли существами, подобными нам, но почему-то в пятнадцать раз большими по своим размерам. В первой половине минувшего столетия, в 1835 году, по всей Европе разошлась брошюра, ложно приписываемая перу сэра Джона Гершеля; она описывала лунных жителей в виде существ с крыльями летучих мышей, носящихся, «подобно уткам», над поверхностью лунных озер. Эдгар По заставил одного любознательного гражданина из Роттердама совершить путешествие на Луну на воздушном шаре и одного лунного жителя спуститься в Роттердам, чтобы поделиться новостями путешествия. Еще не так давно Жюль Верн пустил на Луну вагон-ядро, но, к сожалению, его небесные путешествия не предусмотрели существования селенитов и не могли дать нам никаких, касающихся этого вопроса сведений.

Эта милая Луна подвергалась всем превратностям людского мнения, словно бы она была политической личностью. То — восхитительное местопребывание, земной и в то же время небесный рай, благословенная область неба, богатая плодотворной жизнью, населенная высшими существами, то — ужасное обиталище, лишенное всех благ природы, пустынное и безмолвное, настоящая забытая гробница, странствующая в беспредельном пространстве. До изобретения телескопа философы, вполне естественно, склонны были видеть в ней землю, аналогичную той, на которой мы живем. Когда Галилей, направив первую зрительную трубу на этот шар, нашел там горы и долины, подобные разнообразным формам рельефа поверхности нашей планеты, и обширные серые равнины, которые легко могли быть приняты за моря, — сходство между этим миром и нашим казалось очевидным, и его тотчас же населили не только человеческими существами, но и различными животными. Были составлены первые карты, и большие темные пятна было условлено окрестить именем «морей», которые они носят еще и теперь.

Во времена Гюйгенса, Гевелия, Кассини и Бианкини строили зрительные трубы более ста футов длиною, интересный образчик которых дан Бианкини в его известном сочинении о Венере; но эти неахроматические трубы по своим оптическим качествам уступали теперешним даже 16-футовым.

Астрономы, мыслители, вся интеллигентная публика были уверены, что с увеличением телескопов последуют быстрые успехи, и в царствование Людовика XIV предположено даже было построить «трубу длиною 100 тысяч футов для рассматривания существующих на Луне животных». Но, как ни старались оптики, их успехи далеко не могли идти наравне с воображением. И даже, наоборот, чем совершеннее были инструменты, тем все более и более исчезало сходство, подмеченное сначала между Луною и Землею. Когда стали ясно различать поверхность лунных морей, оказалось, что она не жидкая и не гладкая, а песчаная и неровная. На этом светиле не удавалось открыть ни одного настоящего моря, ни одного озера, ни малейшего следа присутствия воды в какой бы то ни было форме: в виде облаков, снега или льда. Не менее внимательное наблюдение звезд и планет в момент покрытия их проходящею перед ними Луною показывало сверх того, что свет этих светил, когда они приходят в соприкосновение с лунным краем, нисколько не ослабляется и не преломляется и что, следовательно, этот шар не окружен какой-либо заметной атмосферой. Сходство, по-видимому, подмеченное между этими двумя мирами, начинало исчезать, лунная жизнь рассеивалась как дым и мало-помалу вошло в привычку помещать в астрономических книгах следующую, сделавшуюся традиционной фразу: Луна — безжизненное светило.