Ким Робинсон - Марсианская трилогия

В любом случае она находилась на горе Олимп, слегка выглядывавшей поверх южного горизонта. Саксу хотелось поговорить с ней. Все его раздумья о том, что случилось с Марсом, считал он, строились в виде воображаемых диалогов с Энн. И получались у него не столько споры (по крайней мере, он на это надеялся), сколько бесконечные уговоры. Если воплощение в реальность голубого Марса смогло так изменить его, то почему оно не могло так же повлиять и на Энн? Разве это не было неизбежно и даже необходимо? Или, может быть, это уже произошло? Сакс чувствовал, что спустя столько лет полюбил в Марсе то, что там любила Энн, и теперь хотел, чтобы она ответила тем же, если это было возможно. Она стала для него, самым неуютным образом, мерилом ценности того, что они сделали. Ценности или, может быть, приемлемости. Это чувство казалось странным, но оно поселилось в нем и теперь не давало покоя.

Очередной неприятный бугорок в мозгу, как внезапно заявившая о себе вновь вина в смерти Джона, которую он теперь снова пытался забыть. Если он мог терять полезные мысли, то должен уметь и избавляться от дурных, разве нет? Джон умер, и он не мог ничего сделать. Точнее сказать нельзя. И вернуться назад – тоже. Джона убили, а Сакс не сумел ему помочь. И теперь Сакс жив, а Джон мёртв и остался лишь в виде системы узлов в умах тех, кто его знал. И ничего с этим нельзя поделать.

И была жива Энн, которая лазала по стенам кальдеры Олимпа. Он мог поговорить с ней, если бы захотел. Хотя она вряд ли согласилась бы с ним встретиться. Значит, её нужно выследить. И он мог это сделать. Он так страдал от смерти Джона потому, что он не имел возможности заглушить чувство вины – не мог с ним поговорить. А с Энн такой шанс у него был.

Работа над анамнестическим комплексом тем временем продолжалась. В этом отношении Ахерон был сущим удовольствием: Сакс проводил дни в лабораториях, общался с их заведующими по поводу экспериментов, старался чем-нибудь помогать. Раз в неделю здесь проходили семинары, где все собирались перед экранами и делились результатами, обсуждали их значение и дальнейшие планы. Некоторые иногда прерывались, чтобы помочь с теплицами, съездить куда-нибудь или заняться каким-то другим делом, но остальные продолжали работу, а когда первые возвращались, то у них часто оказывались новые идеи и всегда – свежий заряд энергии. После этих недельных сводок Сакс оставался сидеть в зале для семинаров, глядя на кофейные чашки и высыхающие на потертых деревянных столах коричневые круги и тёмные пятна кавы, на сияющую экранную доску, исчерченную схемами, химическими диаграммами и длинными стрелками, указывающими на различные сокращения и алхимические символы, которые так любил Мишель, и что-то внутри него загоралось, до боли, какая-то парасимпатическая реакция лимбической системы – теперь вот это все стало наукой! О боже, теперь это марсианская наука, которой занимались настоящие учёные, преследующие общую цель, вполне разумную и направленную на всеобщую пользу. Теория и опыты словно играли друг с другом в пинг-понг, а они продвигали границы своих знаний, неделю за неделей узнавали что-то новое и стремились к большему, расширяя свой невидимый храм и сокращая непаханое поле людского разума. Это делало Сакса таким счастливым, что ему было чуть ли не все равно, даже если они ничего добьются, – ему хватало самого процесса.

Но кратковременная его память была нарушена. У него каждый день случались провалы и прескевю, в том числе во время семинаров: он вынужден был замолкать на полуслове и садиться, махнув остальным, чтобы продолжали, а те кивали, и стоявший у доски рассказывал что-то дальше. Нет, эту проблему ему надо решить. Тогда сами собой появятся новые цели – та же проблема резкого спада и прочее, что связано со старением. Да, в мире всегда хватало необъяснимого, и работать над ним можно бесконечно. А тем временем проблема анамнестика казалась достаточно сложной.

Впрочем, некоторые очертания её решения уже проявлялись. Часть комплекса должна была составить лекарственная смесь, укрепляющая синтез белков и включающая даже амфетамины и вещества, родственные стрихнину, а также медиаторы вроде серотонина, сенсибилизаторы глутаматных рецепторов, холинэстераза, циклический аденозинмонофосфат и прочее. Все это должно было так или иначе способствовать укреплению структуры памяти. Также в комплекс планировалось включить процедуру повышения пластичности мозга, которую Сакс проходил после инсульта, только гораздо менее интенсивную. По опытам электрической стимуляции ожидалось, что возникающий при этом шок с последующим непрерывным колебанием на очень высоких частотах, синхронизированным с естественными мозговыми волнами, послужит началом нейрохимических процессов, усиленных комплексом лекарств. После этого пациент должен будет как можно активнее управлять процессом запоминания – например, двигаться от одного узла к другому, вспоминая что-нибудь в каждом из них, и сети между этими узлами завибрируют и будут таким образом укрепляться. Иными словами, ходить из комнаты в комнату по «дворцу памяти». Эксперименты со всеми этими аспектами процесса проводились на добровольцах, которыми часто выступали сами молодые экспериментаторы из местных уроженцев. Они запоминали множество вещей и отзывались о своём опыте с восторгом, так что общие перспективы проекта выглядели все более радужными. Неделю за неделей испытуемые оттачивали свою технику и продвигались к успеху.

По мере проведения опытов становилось все очевиднее, что важную роль в процессе запоминания играл контекст. Списки, заученные под водой в гидрокостюмах, вспоминались гораздо лучше, когда подопытные возвращались на дно, чем если бы пытались вспомнить их на земле. Те, у кого при запоминании списков с помощью гипноза вызывали чувства радости или печали, лучше вспоминали их, когда их снова погружали в гипноз и вызывали радость или печаль. Согласованность пунктов списка также им помогала, равно как и возвращение в комнату такого же размера или цвета, как при запоминании. Конечно, все эти опыты были довольно примитивными, но связь между контекстом и силой воспоминания проявлялась так сильно, что Сакс уже серьёзно размышлял над тем, где ему лучше будет пройти процедуру, когда они закончат её разработку. Где и с кем.

На завершающем этапе Сакс позвонил Бао Шуйо и попросил приехать к ним в Ахерон для консультаций. И хотя её работа была куда более теоретической и касалась куда более мелких частиц, после её успехов в ядерной группе Да Винчи он проникся глубоким уважением к её способности помочь в любой проблеме, касающейся квантовой гравитации и ультрамикроструктуры материи. Он хотел лишь, чтобы она просмотрела то, чего они достигли, и прокомментировала увиденное. Он был уверен, это принесёт какую-нибудь пользу.